Вересковый рай

Джеллис Роберта

Сдерживать Саймона – то же, что и пытаться ухватиться за черного леопарда, изображенного на его щите. Джоанна будто почувствовала, как напряглись его твердые как сталь мускулы, и непроизвольно отстранилась от брата.

Однако Саймон не позволил дать волю своему раздражению. Глаза его полыхали мерцающим зеленовато-золотистым светом, зубы были сжаты, тонкие ноздри выдавали напряжение. «В гневе он просто великолепен, – отметила про себя Джоанна, – а его мужская красота заставляет трепетать женское сердце. Воистину, он взял все лучшее от своих родителей».

– Иэн не так слаб, как ты думаешь, – громко произнес Адам, чтобы хоть немного разрядить напряжение. В

его голосе прозвучала извиняющаяся нотка, хотя глаза тоже смотрели на лестницу. Адам обожал своего отчима, но вместе с тем не допускал и мысли о том, что Иэн старел, и втайне боялся, как бы любое напряжение в действительности не оказалось слишком сильным для него.

– Джоанна совсем не это имеет в виду, – произнесла Джиллиан. Ее голос не имел ничего общего с напоминающим звук хлыста голосом Джоанны, но за внешней мягкостью в нем ощущалась скрытая сила. Четырнадцать лет счастливого брака с Адамом превратили ее из робкой, всегда чего-то опасающейся девушки, в сильную, хотя и сдержанную, женщину. – Вы прекрасно знаете Иэна, – продолжила она. – Он будет верен до конца слову присяги. Ты пронзишь его сердце, Саймон, если открыто выступишь против короля.

– Почему?! – в запальчивости выкрикнул Саймон. – Я не присягал на верность Генриху! Разве вы не видите, что он собирается превратить вас в рабов?!

Джиллиан недоумевала: что случилось с Саймоном? Он всегда отличался мягкостью характера и отсутствием интереса к политике. В нем было что-то непонятное, можно сказать, дикое, не в обычном смысле – в отношении выпивки или азартных игр, а в том, как равнодушно он относился к практическим делам. В отличие от остальных членов своей семьи он совершенно не интересовался землей и мало что понимал в вопросах управления поместьем. Он просто не желал обременять себя подобными мелочами. Поэтому его не заботили поступки короля, но после того, как Генрих освободил от службы представителя графа Пемброкского, на что не имел никакого права, Саймон поднял шум на весь Уэльс, требуя, чтобы его семья бросила вызов королю.

– А я присягал!!! И пока что в своем уме, Саймон! – прорычал Адам. – Не может быть и речи о нарушении клятвы, если мы откажемся явиться на это собрание. Король первым нарушил свою клятву. Разве он придерживается Великой хартии вольностей, хотя не раз клялся ее соблюдать? Ладно, Джеффри, что скажешь ты?

Джеффри, муж Джоанны, сидел в кресле возле одного из глубоких оконных проемов и невидящим взглядом смотрел на прекрасный сад замка Роузлинд.

Джеффри был лишь на шесть лет старше Адама, но его лицо уже тронули несколько глубоких морщин – следы забот, а глаза, золотившиеся озорными огоньками в минуты веселья, гнева или страсти, сейчас напоминали высохшие колодцы – холодные и глубокие.

– Что я могу сказать? – уныло ответил он на приглашение Адама высказаться. – Король нарушил и эту клятву, и другие, да… Но он не Джон. Генрих не злой. Он хочет, чтобы его любили. Он желает делать добро…

Саймон издал странный звук, похожий на приглушенный рев разъяренного зверя, и Джеффри перевел взгляд на него.

– Я не могу винить тебя за твой гнев, – признал Джеффри. – Но что я могу сделать? Между нами существует тесная связь – Генрих ведь мой кузен, и он заботится о моей семье. Мои мальчики – Уильям и Иэн, служат у него при дворе, и он добр и терпелив к моим сыновьям как любящий дядя. Могу ли я, словно паршивый пес, наброситься на него и укусить руку, которая кормит меня?

– А что ты будешь делать, если он укусит тебя? – возразил Саймон. – Разве он уже не набрасывался в гневе на самых приближенных к нему людей?

Не он ли вчера называл Хьюберта де Бурга «отцом», а на следующий день заковал его в цепи и заточил в глубокий подвал?

– Генрих не набросится на Джеффри, – голос Иэна, глубокий и немного сиплый, донесся к ним со стороны лестничной площадки.

Все напряглись. Джиллиан поднялась со своего места у окна, где она сидела напротив Джеффри, и пересела на скамью рядом с Элинор, а Джеффри привычной улыбкой пригласил Иэна занять место рядом с ним. Иэн обвел взглядом собравшихся. Он постарел, его волосы почти полностью высеребрила седина, морщины глубокими складками избороздили лоб, тяжело залегли возле губ, но ясные карие глаза оставались такими же теплыми и блестящими, как прежде, а статная фигура и все еще крепкая мускулатура указывали, от кого Саймон унаследовал свою внешность.

– Кровь – священные узы для Генриха, – добавил Иэн. – Он никогда не станет нападать на Джеффри, точно так же, как он никогда не был мстительным по отношению к Ричарду Корнуоллу.

– Присядь, папа, – настоятельно произнес Саймон.

– Ты думаешь, что я устал, спускаясь по лестнице, – поддразнил Иэн, – или хочешь усадить меня, чтобы я умер на месте от удара при сообщении о том, что, по твоему мнению, мы должны немедленно присоединиться к Ричарду Маршалу?

Джоанна неодобрительно посмотрела на брата, и Иэн улыбнулся ей, обнял за талию и поцеловал. Элинор засмеялась. Она несколько погрузнела с годами, а в ее ранее черных волосах блеснула седина, но сила характера этой женщины с годами не ослабела, и глаза сверкали и искрились так же, как у Саймона.

– Возможно, самое время тебе подарить своему супругу еще одного ребенка, Джоанна, и перестать быть матерью Иэну и мне, – заметила Элинор, улыбаясь. – Мы вовсе не слепы и не глупы. Мы хорошо слышим, даже если об этом не говорим вслух.

– Тогда, полагаю, вы слышали, что Генрих становится невыносимым, – сердито бросил Саймон.

– Не столько сам Генрих, сколько епископ Винчестерский и его ублюдок, – произнес Адам, пытаясь сгладить злобный тон Саймона.

– Говорят, что Питер Риво приходится племянником Винчестеру, – с отсутствующим видом поправил Иэн, мысли которого явно находились где-то далеко. Потом он вздохнул и направился к Джеффри, собираясь расположиться рядом с ним. – Винчестер слишком долго находился за пределами Англии. По-видимому, он забыл все, что когда-то знал о соотечественниках.

– Нет, – мягко произнес Джеффри, – нет. Он не забыл. Он помнит очень хорошо. Ему всегда был ненавистен тот факт, что власть в этой стране по закону разделена между баронами и королем. Он так же решительно отстаивал неоспоримое право короля во времена Джона, как и теперь, но Джона слишком ненавидели, поэтому Винчестер понимал, что любые попытки сдержать баронов могут привести к войне. В конце концов Джон попытался сделать это, и вспыхнула война.

– И ты решил, что Винчестер должен был сделать соответствующий вывод из этого? – язвительно заметил Саймон.

– Да. Я разочаровался в нем. Когда-то мы были хорошими друзьями, – задумчиво пробормотал Иэн.

– О, он так любил тебя. Вы всегда доверяли друг другу. А почему бы ему и не любить тебя? Ведь ты всегда видишь в людях только хорошее, милый мой, – произнесла Элинор. – Тот, кто жаждет власти, редко зрит правду и никогда ничему не учится.

– Это так и не совсем так, – поправил ее Джеффри. – Винчестер не понял истинных причин сопротивления Джону. Он решил, что Джона просто ненавидели.

– Пожалуй, так и было, – вставил Адам, и его рот исказился гримасой.