Верхний ярус
Шрифт:
Сидящий на траве рядом с Мими мальчик в одежде, похожей на хитиновую, говорит, обращаясь к собственной руке:
— Где здесь ближайшее место, чтобы купить солнцезащитный крем?
— Вот что мне удалось найти, — отвечает приятный женский голос.
Мими подносит смартфон поближе к лицу. Она переключается с новостей на фотографии, с анализа на видео. Где-то в этом крошечном черном монолите частичка ее отца. Кусочки его мозга и души. Она шепчет в микрофон:
— Где ближайший полицейский участок?
Появляется карта, показывающая самый быстрый маршрут и примерное время ходьбы. Пять минут три секунды. Мальчик в наряде, который делает его похожим на скелет жука, говорит своему гаджету: «Сыграй мне какой-нибудь ковбойский панк», и отключается
АДАМ ЛЕЖИТ НА КОЙКЕ в центре пересылки заключенных и ждет, пока переполненная федеральная система подыщет место для его содержания. Апелляции не будет. Он смотрит фильм на фосфенах своих закрытых век: бородатый мужчина выступает перед судом. Он не раскаялся и не пытается торговаться. Жена, сидящая в двух рядах позади него, разрывается на части. «Скоро узнаем, правы мы были или нет».
Он удивляется, как нашел в себе силы использовать слово «мы». Но рад, что сделал это. В те времена все было «мы». Капитуляция перед совместным существованием. «Мы, все пятеро». Никаких отдельных деревьев в лесу. Чего они надеялись добиться? Дикой природы больше нет. Лес сдался перед лесоводством при поддержке химикатов. Четыре миллиарда лет эволюции, и вот вам финал. Политически, практически, эмоционально, интеллектуально: люди — это все, что имеет значение, и точка. Нельзя утолить человеческий голод. Даже частично. Простое сохранение статус-кво стоит больше, чем их вид может себе позволить.
Предстоящая бойня прощала пятерым все грехи, ибо любой разожженный ими пожар — ничто по сравнению с этим катаклизмом. Он все равно случится, Адам в этом не сомневается, и задолго до того, как истекут его семьдесят плюс семьдесят лет. Но недостаточно быстро, чтобы его реабилитировали.
ОКНО В КАМЕРЕ ДУГГИ расположено слишком высоко, чтобы можно было что-то увидеть. Он стоит под ним и притворяется. После аудиокурса ему безумно хочется увидеть дерево. Любое анемичное, чахлое создание — единственный элемент свободной жизни, о котором он тоскует, не считая Мими. Несмотря на все дерьмо, в которое его втянули деревья. Но странное дело, он не может вспомнить, как они выглядят. Например, какова в профиль пихта благородная. Как соединяются части граба американского, как расположены его ветви. Даже ель Энгельмана и тсуга вызывают сомнения, а ведь он их столько раз видел на протяжении стольких лет. Вяз, нисса, конский каштан: все забыл. Если бы сейчас он попытался нарисовать какое-нибудь дерево, получилось бы что-то вроде наброска, выполненного пятилетним ребенком. Сладкая вата на палочке.
Недостаточно внимательно смотрел. Недостаточно сильно любил. Хватило с лихвой, чтобы угодить в тюрьму, но чересчур мало, чтобы пережить сегодняшний день. Теперь он проводит час за часом впустую, и его единственное обязательство — не слететь с катушек. Он закрывает глаза и отчаянно пытается успокоиться. Пробует вызвать в памяти детали, пропущенные на аудиозаписи. Прямые, бронзовые копья буковых почек. Почки красного дуба, сгрудившиеся на концах ветвей, придавая им сходство с булавой. Полый конец платанового черешка, защищающий молодняк, которому суждено распуститься в следующем году. Вкус черного ореха и его листовые рубцы [90] , напоминающие мордочку обезьяны.
90
Листовой рубец — след, остающийся на ветке от опавшего листа.
Через некоторое время образы обретают плоть — сперва они простые, но постепенно текстура делается все ощутимее. То, как клен весной краснеет с верхушки. Осины вежливо аплодируют. Тис тянет ветку, словно родитель, берущий ребенка за руку. Аромат поцарапанного ореха гикори. Плотины прорываются, и воспоминания захлестывают, как миллион пятнышек
Возможно, он самый богатый человек из когда-либо живших. Он настолько богат, что может потерять все и получить прибыль. Он стоит возле зеленой шлакоблочной стены, краска на ней похожа на блестящую, затвердевшую плоть. Он смотрит вверх на падающий свет и пытается вспомнить. Его рука прижимается к знакомому месту к ореху под кожей живота, чуть выше пояса. Там что-то притаилось: большое семя невообразимой формы, не склонное к сотрудничеству, но все равно живое.
ЕЩЕ ОДИН БОГАЧ — шестьдесят третий в рейтинге округа Санта-Клара — сидит в своей собственной тюрьме, набирая текст на экране. Не все ли равно где? Слова, которые пишет Нилай, дополняют растущий организм, который лишь теперь начал дополнять сам себя. На других экранах в других городах все лучшие кодеры, которых можно нанять за несколько сотен миллионов долларов, вносят свой вклад в этот труд. Их новоиспеченное сотрудничество знаменует совершенно удивительное начало. Их творения уже поглощают целые континенты данных и находят потрясающие закономерности. Не нужно ничего начинать с нуля. В распоряжении общества полным-полно цифровой зародышевой плазмы.
Кодеры объясняют своим слушателям лишь одно: как искать. И новые существа отправляются исследовать земной шар, а код продолжает распространяться. Новые теории, новое потомство, новые развивающиеся виды — все они преследуют одну цель: выяснить, насколько велика жизнь, насколько она пронизана взаимосвязями и что нужно сделать, чтобы человечество не покончило с собой. Земля опять превратилась в мудрую и прекрасную игру, а ученики — просто последнее поколение игроков. Неистово разнообразные, они порхают в цифровых облаках и сбиваются в стаи, как бумажные журавлики. Некоторые налетаются и упадут. Те же, которые разыщут какую-нибудь истину, будут расти и множиться. Нилай с болью в сердце понимает: у жизни есть способ передавать послания будущему. Он называется «память».
ДРУГИЕ УЧЕНИКИ, рожденные накануне, изучают каждую кнопку, на которую нажимает Джудит Хэнсон. Они следуют за ней в колоссальный киноархив, где только за сегодняшний день прибавилось тринадцать лет видеозаписей. Ученики уже просмотрели миллиарды таких роликов и начинают делать собственные выводы. Они могут определять лица, узнавать достопримечательности, книги, картины, здания и коммерческие продукты. Скоро начнут догадываться о смысле фильмов. Жизнь — череда философских спекуляций, и эти новые спекуляции всячески стараются ожить.
Мими переходит по ссылке. Под разрекламированными видеороликами выстраиваются другие, собранные невидимыми агентами, достаточно умными, чтобы понять: если Джудит Хэнсон посмотрела это, ее наверняка заинтересует и вон то. «Оборона жизни». «Лесные войны». «Секвойное лето».
Мими на крючке. Каждый шестиминутный ролик длится целую вечность, и она редко просматривает больше нескольких десятков секунд. Она нажимает на видео, озаглавленное «ДревоРеальность». Он был размещен несколько месяцев назад и уже набрал тысячи лайков и дизлайков. Начальный кадр: переход из затемнения к вырубке, которая простирается, куда ни кинь взгляд. Звучит смиренная хоральная прелюдия, исполняемая на древнем деревянном музыкальном инструменте и такая медленная, что кажется, будто ее замысловатый нотный механизм вот-вот замрет. Мими не знает, что это за произведение; ученики могли бы ей подсказать. Они уже способны опознать десять миллионов мелодий по первым же звукам.