Верховная королева
Шрифт:
– Ой, да он же на Гавейна похож! – воскликнула королева едва ли не укоризненно.
– Господь помилуй нас и спаси, а ведь так оно и есть, – со смехом подтвердил Ланселет. – А я-то и не заметил – а ведь вижу мальчика едва ли не каждый день. Я ему и шафранную рубашку подарил; у бедняги и лоскута за душою не было.
– И рубашку, и много еще чего другого, – подтвердил Гавейн. – Когда я спросил мальца, все ли у него есть, что подобает его положению, он рассказал мне о твоих подарках. Очень благородно с твоей стороны помочь мальчику, Ланс.
– Так стало быть, он – птенчик из твоего выводка, Гавейн? – изумленно
– Нет, король мой. Это… это мой младший брат, Гарет. Но он просил меня никому не говорить…
– И ты даже мне не сказал, кузен? – с упреком отозвался Артур. – У тебя, значит, завелись тайны от своего короля?
– Не в том дело, – смущенно запротестовал Гавейн, и его широкое, квадратное лицо полыхнуло багрянцем, так что и он сам, и волосы его, и кирпично-красные щеки сделались одного оттенка; Гвенвифар не уставала изумляться тому, что этот дюжий, воин краснеет, словно дитя. – Ничего подобного, король мой; просто мальчик умолил меня не выдавать его; он сказал, что ты даришь меня благосклонностью как кузена и родича, но ежели ему суждено снискать милость при Артуровом дворе и отличиться в глазах великого Ланселета, – так он и сказал, Ланс, в глазах великого Ланселета, – так пусть это будет благодаря его деяниям, а не имени и происхождению.
– Что за глупость, – отозвалась Гвенвифар, но Ланселет лишь рассмеялся.
– Нет же – это благородный поступок. Часто жалею я о том, что у меня не хватило ума и храбрости поступить так же; а то меня терпели лишь потому, что я, в конце концов, бастард самого короля, так что пытаться заслужить что-то самому мне вроде бы и незачем; вот почему я из кожи вон лез, стремясь отличиться в битве, чтобы никто не посмел сказать: дескать, чтят меня незаслуженно…
Артур ласково потрепал Ланселета по руке.
– Этого тебе страшиться незачем, друг мой, – промолвил он. – Все знают, что ты – лучший из моих рыцарей и наиболее приближен к трону. Но, Гавейн, – король обернулся к рыжеволосому рыцарю, – я и тебя отличаю не потому, что ты – родич мой и наследник, но потому лишь, что ты предан и стоек и десятки раз спасал мне жизнь. Находились те, кто внушал мне: дескать, не след держать наследника в телохранителях, ибо если долг свой он исполняет чересчур ревностно, так не видать ему трона, как своих ушей; не раз и не два имел я повод радоваться, что спину мне прикрывает родич столь верный. – Артур обнял Гавейна за плечи. – Значит, это твой брат; а я о том и не знал.
– Я и сам не знал поначалу, – отозвался Гавейн. – Когда я в последний раз его видел, ну, на твоей коронации, мальчишка росточком до рукояти моего меча не дотягивал, а сейчас – да сами видите! – Гавейн указал на брата рукою. – Но как только я приметил его на кухне, я подумал: а ведь малец небось бастард наших кровей. Господь свидетель, у Лота таких полным-полно. Вот тогда-то я его и узнал, а Гарет упросил меня не выдавать его: ему, видите ли, хочется стяжать славу самому, без чьей-то помощи!
– Ну что ж, за год суровой школы нашего Кэя любой маменькин сынок превратится в мужчину, – отозвался Ланселет, – а этот, Господь свидетель, держался отважно и стойко.
– Дивлюсь я, Ланселет, что ты его не признал: из-за него ты на Артуровой свадьбе едва шею себе не свернул, – любезно напомнил Гавейн. – Помнишь,
– Ага, а вскорости после этого я себе чуть мозги не вышиб… да, теперь вспомнил, – расхохотался Ланселет. – Так это, значит, тот самый юный негодник! Да ведь остальных отроков он уже далеко обставил, пора ему упражняться со взрослыми мужами и рыцарями! Похоже, очень скоро он окажется в числе лучших. Ты мне дозволишь, лорд мой?
– Делай, как знаешь, мой друг.
Ланселет снял с пояса меч.
– Сохрани его для меня, госпожа, – попросил он, протягивая клинок Гвенвифар. А затем перепрыгнул через ограду, схватил один из учебных деревянных мечей и бегом бросился к дюжему, светловолосому отроку.
– Этих парней ты уже перерос, приятель, – иди-ка сюда, попробуй свои силы с тем, кто равен тебе статью!
«Равен статью?» – вдруг ужаснулась про себя Гвенвифар. Но ведь Ланселета великаном никак не назовешь, он и ее немногим выше, а юный Красавчик обогнал его почти на целую голову! На мгновение мальчик заколебался: шутка ли, это ж сам королевский конюший! Но Артур одобрительно кивнул, и лицо отрока озарилось неуемной радостью. Он бросился на Ланселета, занеся деревянный меч для удара, – и изрядно опешил, когда удар обрушился, но противника на месте не оказалось; Ланселет уклонился, стремительно развернулся – и достал его в плечо. В последнее мгновение он задержал оружие, так, что клинок мальчика едва коснулся, хотя и разорвал ему рубашку. Гарет быстро пришел в себя, отбил следующий Ланселетов удар – а в следующий миг Ланселет, поскользнувшись на мокрой траве, не устоял на ногах, но рухнул перед мальчишкой на колени.
Красавчик отступил назад.
– Идиот! А если бы на моем месте был здоровенный сакс? – заорал Ланселет, вскакивая на ноги, и со всей силы огрел мальчугана по спине плашмя. Удар отшвырнул отрока в сторону; собственный его клинок взлетел в воздух и приземлился на середине учебного поля; Гарет покатился по земле да так и остался лежать, наполовину оглушенный.
Ланселет поспешил к нему и, улыбаясь, склонился над лежащим.
– Я не хотел тебе повредить, паренек, но надо тебе научиться защищаться получше. – Он протянул руку. – Давай-ка, обопрись на меня.
– Ты оказал мне честь, сэр, – ответствовал отрок, зардевшись. – И воистину, ощутить твою силу мне куда как на пользу.
Ланселет хлопнул его по плечу.
– Дай Бог нам всегда сражаться плечом к плечу, Красавчик, а не против друг друга, – промолвил рыцарь и зашагал назад к королю. Отрок подобрал меч и возвратился к сверстникам; те, обступив Гарета тесным кольцом, тут же принялись его поддразнивать:
– Что, Красавчик, ты, никак, королевского конюшего едва не сразил в честном бою…
Глядя, как Ланселет перебирается обратно через заграждение, Артур не сдержал улыбки.
– Учтиво и благородно ты поступил, Ланс. Из мальчишки выйдет добрый рыцарь – под стать брату, – добавил король, кивая Гавейну. – Родич, не говори ему, что я знаю, кто он: он скрывает свое имя из побуждений весьма достойных. Передай лишь, что я видел, как он сражается, и посвящу его в рыцари на праздник Пятидесятницы, когда явиться ко мне дозволено любому просителю, ежели он предстанет передо мною и попросит о мече, подобающем его положению.