Верховники

Десятсков Станислав Германович

Шум там поднялся страшный. Явиться во дворец с прошением о роспуске Верховного тайного совета были согласны все гости Алексея Михайловича, но о полном восстановлении самодержавия здесь и не помышляли. Новую челобитную о том снова поручили писать Василию Никитичу Татищеву и Алексею Михайловичу Черкасскому.

ГЛАВА 19

Крепко и покойно спится в Москве под свист февральских последних метелей. «Соснуть бы и мне!» — Анна зевнула громко, потянулась, распаренная банькой. Но спать было недосуг. Сестрица Катя

в баньке передала ей последние новины. На сегодняшний вечер к ней попросится на аудиенцию Прокопович и передаст подарок: часики с секретцем, а в них план завтрашних действий.

С тех пор как она в Москве, сколько уже было планов и записочек, пронесённых мимо Василия Лукича или Екатериной Иоанновной, или другой салтыковской роднёй. Записочки передавали даже в платье детишек Бенигны Бирон. И всё напрасно. Московское дворянство не спешило действовать.

«На словах-то все смельчаки, а на деле трусят верховных». Анна посмотрела в окно: темнели фигуры караульных солдат у костра, скакали какие-то конные. И то сказать, легко убояться, ежели Мишка Голицын целый военный лагерь перед её окнами разбил, взял дворец точно в осаду! А тут ещё Василий Лукич — попугай французский! Ишь развалился в креслах, болтает с фрейлинами, точно и не замечает, что государыня волосы сушит». Анна с досады взяла веер, ударила по отражению раззолоченного вельможи в туалетном зеркальце. Тонко зазвенели хрустальные подвески. Василий Лукич повернул голову, и Анна вздрогнула, встретившись с его взглядом: «Видел, всё видел!» Вспомнила, как ещё до въезда в Москву, во Всесвятском, вздумалось ей самой произвести в гвардейские офицеры двух крепких телом курляндцев, корнета Тауба и вахмистра Вальтерса. Василий Лукич и старый неучтивец Голицын при всём дворе взяли и прочли ей рацею, что негоже, мол, безграмотных иностранцев производить в офицеры российской гвардии. «Ну и что из того, что грамоты не ведают. Зато верные подданные, не то что московские шатуны!»

Старый Голицын промолчал, а Василий Лукич заглянул вот так, прямо в глаза, и спросил с бесстыдным ехидством, не хочет ли завтра государыня, пока готовится въезд в столицу, съездить в соседнее сельцо Софрино, посмотреть бывшее поместье тётушки своей царевны Софьи. Так и пришлось красавцу Таубу остаться в корнетах, а могучему Вальтерсу в вахмистрах.

Подошла верная Бенигна, сделала книксен, доложила, что преосвященный Феофан Прокопович просит аудиенции у её императорского величества.

— Проси! — властно приказала Анна.

Бенигна двинулась к дверям, но перед ней вырос Василий Лукич. Бенигна пыталась обойти его слева, но и Василий Лукич сделал шажок влево, Бенигна метнулась вправо, но и тут стал он на её дороге, расставив руки.

— Что это ты, князь, в кошки-мышки играешь? — Верхний голос означал у Анны крайнее волнение.

— А то, что Феофан Прокопович после дерзостной своей речи в Успенском соборе доступа к государыне лишён.

— Кто же это лишил его? Я его не лишала.

— Так решил Верховный тайный совет, и решения те обязательны. Дерзостную же речь преосвященного Верховный тайный совет на днях обсудит и меры свои примет.

Анна побледнела. Опять посмотрела в окно. Всё без перемен, войска застыли на караулах. Махнула рукой Бенигне: иди, что уж тут! Тучная, высокая, повернулась и пошла в спальню, только на пороге бросила сердито:

— Спать-то мне, Василий Лукич, Верховный тайный совет

не запретил, чаю?

На что старый версалец крутнулся на красных каблуках, отвесил учтивый реверанс:

— Над Морфеем никто не властен, ваше величество.

Но Морфей так и не явился на сей раз Анне. Проскользнувшая в спальню Бенигна порылась в складках своих двенадцати юбок, извлекла золотые часики, шепнула: «От Прокоповича!» Оставшись одна, Анна надавила на кнопку часиков, нижняя пластинка открылась, выпала бумажка с Остермановым планчиком. По плану выходило, что в эту ночь верные люди снимут армейские караулы вокруг дворца. «Ежели первый пункт выйдет, то и другие удадутся», — загадала Анна. Почти всю ночь она не спала, отодвигала тяжёлую портьеру, смотрела во двор. Всё так же горел солдатский костёр, красное пламя отражалось на гренадерских касках. В соседней комнате сладко посапывал Василий Лукич. Было жарко, душно. Она ещё раз подошла к окну — всё то же. Легла злая, расстроенная: очередная химера. И незаметно для себя заснула.

Очнулась оттого, что Бенигна трясла её за толстые плечи: «Вставайте, ваше величество, караул снят!» Бенигна, когда волновалась, всегда переходила на немецкий. Анна бросилась к окну, и толстое лицо её расплылось в широкой улыбке. Армейские караулы и впрямь были сняты. Ко дворцу спешил капитан Альбрехт с отрядом преображенцев.

Гвардейцы шли бодро, легко. Анна распахнула фортку. В спальню ворвался морозный ветерок, слышно было, как скрипел снег под сапогами гвардейских караулов. И молнией пронеслось: вот она, удача!

ГЛАВА 20

Но как ни торопилась Анна, надобно было соблюдать привычный дворцовый этикет.

С утра день начался с обычного чаепития. Анна пила чай с восточными сладостями, дула на блюдечко, а мысли витали далеко-далеко. Не верилось, что сегодня всё должно перемениться. Но часики звонко тикали...

На донышке фарфорового блюдца розовый шаловливый амур оттачивал стрелу. Надоедливо смеялся Василий Лукич — не отходил от Анны с тех пор, как она подмахнула эти злосчастные кондиции. Сторожит, дракон! И рассказы у него все двусмысленные, вольные. А камер-фрау слушают, раскрыв рот. Ещё бы, Париж!

Василий Лукич беспечально токовал над чашечкой чая: пиеса господина Вольтера, герцог Ришелье, регент, Бастилия.

Какой-то там Вольтер? Что ещё за птица?.. Больше всего в рассказах Василия Лукича раздражало обилие неизвестных имён. Парижский лукавец, казалось, и мысли не допускал, что кто-то нимало не знаком с тем, что происходит на берегах Сены. Камер-фрау, те строили понимающие лица, но Анна не выдерживала, взрывалась...

— Так кто же он, этот твой Вольтер, Василий Лукич? Маршал или министр какой, чаю? — Анна пыталась притвориться равнодушной, но голос выдавал раздражение.

— Вольтер? «В самом деле, кто такой Вольтер?» — задумался некий французский маркиз и отправился на приём к герцогу Ришелье, другу Вольтера. У герцога маркиз застал множество незнакомых ему людей. «Друг мой, — обратился любопытный маркиз к некоему молодому человеку, — что это за люди?» — «Здесь все или принцы, или пииты», — ответствовал молодой человек. Он и был Вольтером.

Анна крякнула, побагровела.

— Я тебя, батюшка, спрашиваю, какой у него чин, а ты мне про его годы! Я, чай, не вертихвостка какая, я государыня!