Veritas
Шрифт:
– Господин мастер, а если нас увидят снизу?
– Надеюсь, что не увидят, не то мы попадем в темницу, так же как и человек, который привел сюда этот корабль из Португалии. Если нас действительно кто-то увидит, то надо надеяться, что он примет нас за стаю уток или решит, что ему почудилось.
– Если нас примут за уток, то станут стрелять. Рагу с утятиной очень популярно в Вене, – с напряженной улыбкой заметил Симонис. А потом воскликнул: – Смотрите, господин мастер, к нам идет облако!
Мы невольно закрыли лица руками, словно этот воздушный комок ваты мог причинить нам какой-то вред. Конечно же, ничего не произошло,
В Риме небо золотое с голубым, словно ляпис-лазурь, слегка выгнутое, и облака всегда находятся очень высоко. В Вене свет и краски эфира выражают простоту, прямолинейность и любовь к благородному: все качества этого народа. Облака движутся обычно очень низко, небосвод имеет оттенок фиолетового с голубым. Теперь корабль немного наклонился и описал широкую дугу влево.
– Мы облетаем город, – заключил я.
Летающий корабль медленно повернул нос в направлении Места Без Имени.
Короткий обратный перелет к Нойгебау мы проделали в молчании. Когда наш корабль начал спускаться к площадке для игры в мяч, нам было почти жаль, что тайные божества этого парусника решили попрощаться с нами. Все закончилось с величайшим спокойствием и точностью, словно невидимый пилот, управлявший штурвалом рядом с нами, решил завершить день тщательно проделанной работой. Издалека мы видели, как мыши Фроша снова превращаются в тигров и львов, лужи Места Без Имени – в пруды, а замок, перестав быть игрушечным, возвращает себе свои величественные размеры. Без особой помпы, будто это было многократно повторенным действием, Летающий корабль сел посреди площадки для игры в мяч, почти в том же самом месте, с которого поднялся. Корпус лег на землю с легким ударом, словно жизненная энергия корабля внезапно иссякла. Мой малыш увидел, что мы возвращаемся, еще издалека, и едва мы ступили на землю, как он сквозь слезы разразился ликованием. От напряжения у нас дрожали колени, словно после недели поста, и, спрыгивая с корабля, я чуть не упал.
Не зная, что сказать, я обнял своего сыночка и произнес, будто возвратился с обычной ежедневной поездки на осле:
– А вот и я.
Фрош еще не вернулся с прогулки. Кто знает, видел ли он, как поднимался в воздух Летающий корабль. Лучше всего было сразу отправиться домой, чтобы он не узнал, что это мы были на борту корабля.
– Никто не гарантирует, – сказал я, поторапливая Симониса и малыша как можно скорее покинуть Нойгебау, – что Фрош – не шпион. В этом месте я уже дважды рисковал своей жизнью: первый раз из-за Мустафы, и еще раз – из-за корабля. Мне хотелось бы, по крайней мере, избежать попадания в темницу.
За несколько минут мы собрали инструменты и отправились домой, в Химмельпфорте. Я был все еще опьянен полетом и огорошен вопросами малыша, и можно было считать чудом, что, покидая Место Без Имени, снова услышал тот странный звук, издаваемый то ли трубой, то ли барабаном, который прозвучал в большом зале Нойгебау. Однако я был слишком поглощен недавними событиями, чтобы обращать на это особое внимание.
17 часов, конец рабочего дня: мастерские и канцелярии закрываются. Ремесленники, секретари, преподаватели языка, священники, торговцы, лакеи и кучера ужинают (в то время как
По возвращении в Химмельпфорте оказалось, что Симонису уже слишком поздно идти в университет, чтобы принять участие в празднике по случаю возобновления занятий.
– Сегодня вечером все равно состоится еще один, неофициальный праздник, который устраиваем мы, студенты, – сообщил он мне, – и там уж я, если того захочет Господь, присутствовать буду.
– Я могу проводить тебя, чтобы поговорить с Популеску и остальными.
– Конечно, господин мастер, как пожелаете.
Несмотря на волнительные события, я не забыл, что хотел предупредить живых товарищей Симониса об опасности, сопряженной с поисками Золотого яблока, и хотел посоветовать им пока что не продолжать расследование. С Драгомиром я уже пытался поговорить вчера ночью, однако румын был слишком пьян, чтобы понять хоть слово. Поэтому сегодня мы разыщем его снова в надежде на то, что встретим его трезвым, или же найдем по крайней мере Коломана Супана или Яна Яницкого Опалинского.
По дороге домой мы не стали говорить о пережитом приключении в присутствии моего мальчика. Затем я попросил своего подмастерья пойти с малышом ужинать. Желудок мой после воздушного путешествия, казалось, словно затянули на узел, и я поспешил к Клоридии.
С тех пор как вчера вечером мы узнали о болезни императора, у меня не было времени поговорить с ней. Столько всего случилось: моя вспышка гнева по отношению к Атто, посещение Симониса, блуждания в поисках Популеску, встреча с Угонио, радостное известие о том, что Иосифу I лучше и, наконец, в то время как Клоридия была на работе, мой безумный полет на крылатом португальском паруснике. Теперь я поистине имел право немного побыть с женой и рассказать ей обо всем! Я уже думал о том, чтобы взять ее с собой в Место Без Имени, показать ей Летающий корабль и спросить у нее, никогда не терявшей присутствия духа перед сверхъестественными вещами, совета. Может быть, Клоридия помогла бы мне отыскать объяснение.
Наконец-то жена моя будет только для меня, ликовал я. Ибо ее служба во дворце его светлости, принца Евгения, заканчивалась сегодня утром: после повторной аудиенции ага и его свита должны были вернуться во дворец вдовы Лейксенринг на Леопольдинзель. А Савойский на днях намеревался отправиться на фронт, под Гаагу, что в Нидерландах.
– Любимая! – воскликнул я, открывая двери.
Нет ответа. Я поискал ее в спальне, тщетно. Клоридии не было. Может быть, ее задержали во дворце принца, сказал я себе. Выйдя обратно в крестовый ход и направившись к воротам, чтобы спросить сестру-привратницу, не видела ли она, как приходила Клоридия, я услышал голос:
– Уже очень давно я не чувствовал недомогания, не считая слабости в бедрах и ногах. И вот вчера ночью случилось поистине чудо – у меня были сильные колики, продолжавшиеся несколько часов, от которых я оправился только после того, как выпил большой стакан свежей воды с кедровым соком, мое обычное лекарство, его я принимаю вот уже тридцать лет. Пожалуй, нет более неприятной болезни, чем мочекаменная: уролиты и задержка при мочеиспускании. Это такая ужасная боль, что я, если бы она настигла меня в дороге, наверняка умер бы в какой-нибудь гостинице. Особенно же если ее сопровождает необычайно болезненное опорожнение кишечника.