Вермахт у ворот Москвы, 1941-1942
Шрифт:
Так, 22 февраля 1942 г. солдат Алоис Зейтнер (п/п 070561) написал своему брату обер-ефрейтору Гансу Швейнгхоферу в Вену о том, что несколько дней назад немецкое командование планировало окружить далеко зашедшую советскую часть, однако это не удалось: "...Запланировано было хорошо. Три раза мы пытались это сделать, и три раза были отброшены назад. Наши потери были большими... Что произошло при этом наступлении, ты конечно можешь себе представить! Русские действовали с танками, а мы имели только два штурмовых орудия, но и они вскоре были уничтожены танками. У русских, к тому же еще артиллерия и авиация... Если я снова выберусь из России здоровым,
Выше уже говорилось об огромных потерях вермахта в танках и автомашинах в период битвы под Москвой. Германская промышленность оказалась не готова быстро восполнить большие потери в боевой технике пехотных и моторизованных соединений ГА "Центр", а, следовательно, обеспечить их высокую боеспособность. Западнее Москвы немецкие войска вынуждены были все чаще использовать такой вид транспорта как конные сани и повозки, чтобы поддерживать снабжение частей. Необходимо отметить, что в германской армии и на 22 июня 1941 г. гужевой транспорт составлял довольно большой процент (в ней имелось около 600 тыс. лошадей). Теперь в ГА "Центр" этот процент еще более возрос.
Все эти факторы негативно влияли на состояние немецких солдат в ходе и после окончания зимней кампании 1941/42 г. В феврале 1942 г. командир 18-й танковой дивизии вермахта отмечал в своем донесении: "Из-за высоких требований, которые сейчас предъявляются солдатам и критических условий существования на фронте, значительно ухудшилась физическая и психическая сопротивляемость военнослужащих... Уменьшение рациона питания нетерпимо в виду настоящего тяжелого положения. Необходим длительный отдых для пополнения частей, исправления здоровья и морального состояния солдат"{565}.
Существовавший в представлении многих солдат романтический образ войны был навсегда похоронен в битве под Москвой. Этому способствовали как действия Красной Армии в ходе наступления, так и условия в которых оказались германские соединения после поражений зимой 1941/42 г.
Нельзя отрицать того факта, что настроение солдат во многом зависит от той ситуации, в которой находятся их семьи на родине. Если с семьей все в порядке, то и солдат воюет хорошо. Но если нет, то его моральный дух значительно падает. В этой связи следует отметить, что после краха блицкрига материальное положение немцев в самой Германии ухудшилось, - стало не хватать тепла, продовольствия, электричества. Военнослужащие ГА "Центр" получали с родины немало тревожных писем.
Немецкие солдаты в окопах переживали, что их дети на родине не получают всего необходимого, - особенно это ощущалось в городах. Рядовому Вилли свояченица из Нешвица написала 15 января 1942 г.: "...Детей никак не накормишь, никаких жиров больше нет..."{566} А ефрейтору Отто Грайф (п/п 25460 д) мать жаловалась в письме от 15 апреля 1942 г.: "...С нашим хлебом дело обстоит также неважно. Отец говорит - будь что будет, пусть пропадет... Всем нам придется голодать в этом году. Как мы здесь живем, вы даже представить себе не можете..."{567}
В Германии свертывались многие социальные программы. Солдаты на Восточном фронте, начиная с зимы 1942 г., стали все больше задумываться о том за что они воюют, когда получали письма содержащие горькие строки о неуважении государства к старикам и больным людям. Некая Эдит из Берлина писала рядовому Вернеру 14 января 1942 г., что ей делается страшно от того, что в переполненную больницу больше не
До солдат на Восточном фронте все чаще доходили теперь сведения не только о бедственном положении их родственников, но и об изменениях отношения гражданского населения Германии к существующему режиму, ввергнувшего страну в кровавую бойню. Военнослужащий Э., перебежавший из одной части в полосе ГА "Центр" на советскую сторону на допросе в разведотделе штаба Западного фронта показал, что летом 1942 г. он был проездом в Кельне, где лично видел ужасные последствия бомбардировок союзной авиации. После них на улицах города появились надписи, адресованные Гитлеру: "убирайся с престола, так как ефрейтору дальше некуда идти". Полиция арестовала за это около 200 человек. Он также слышал как одна женщина сказала продавцу в магазине: "если у вас нет мяса, дайте мне на три марки сводок верховного командования"{569} Несомненно, весной 1942 г. ко многим немцам пришло отрезвление, им стала понятна сущность гитлеровского режима. Но большинство из них пока боялось что-либо говорить и тем более писать.
Наиболее существенным политическим последствием поражения вермахта под Москвой явилось возникновение конфликтных взглядов в военно-политическом руководстве Германии на перспективы войны, о чем уже говорилось в предыдущей главе, и отставка многих опытных военачальников (речь идет о снятии со своих постов фон Браухича, фон Бока, Гудериана, Штрауса, других генералов и самоназначении Гитлера главнокомандующим сухопутными войсками), которая явилась неожиданной для войск, поставила под вопрос компетенцию высшего военного руководства.
Генерал пехоты Фелькерс, командир 27-го армейского корпуса, взятый в советский плен уже в 1944 г. на одном из допросов заявил: "...Поражения последних лет - следствие плохого военного руководства. По моему мнению, было ошибкой, что группы армий и армии не могли действовать самостоятельно, исходя из обстановки на месте..." Генерал Фелькерс говорил, в основном о тех вещах, которые стали фактом после поражения вермахта под Москвой: "...Талантливые полководцы в германской армии еще имеются, но верховное командование вооруженных сил их уволило... в том числе фон Бока... Поэтому мы офицеры и генералы на фронте недовольны. Фюрер, по моему мнению, слишком мало слушает мнение своих советников..."{570}
Гитлер, в свою очередь, обвинял во всем своих генералов. Существует стенограмма его беседы с В. Кейтелем от 18 сентября 1942 г., на которой был затронут, в частности, вопрос о позиции генералитета германской армии в свете событий зимы 1941/42 г. Речь об этом зашла после того, как фюрер выразил свое недовольство действиями Йодля на южном крыле советско-германского фронта и, как бы случайно, припомнил ему старые грехи в период битвы под Москвой. Гитлер сказал Кейтелю: "...Именно он [Йодль] прошлой зимой выдвинул предложение о способе разрешения главной задачи... [Йодль предложил] немедленно отойти назад. Послушавшись его, мы потеряли бы все. И тогда он представлял не мое мнение, которое ему было хорошо известно, а наоборот мнение слабых личностей - фронтовиков. Он взял на себя роль представителя этих течений, что совершенно недопустимо..."{571}