Вернадский: жизнь, мысль, бессмертие

Баландин Рудольф Константинович

Через шесть лет посла смерти Е. М. Короленко Вернадский вспомнит о нем в своем письме к жене: «Мне иногда кажется, что не только за себя, но и за него я должен работать, что не только моя, но и его жизнь останется даром прожитой, если я ничего не сделаю».

Петербургская классическая гимназия, где с третьего класса учился Вернадский, была одна из лучших в России. Здесь хорошо преподавались иностранные языки, история, философия. В дальнейшем Вернадский самостоятельно изучил несколько европейских языков. Он читал литературу, преимущественно научную, на пятнадцати языках, а некоторые свои статьи

писал по-французски, по-английски и по-немецки. Интерес к истории и философии ученый сохранил на всю свою жизнь.

Владимир Вернадский, несмотря на веселый нрав, живость и внимательность к окружающим, был замкнутым ребенком со сложной внутренней жизнью. У него не всегда ладились отношения с матерью. Иногда приходилось выслушивать справедливые выговоры отца за не слишком усердную учебу и посредственную успеваемость. Что поделаешь! Гимназист Вернадский любил размышлять обо всем на свете, узнавать тысячи сведений и постигать науки не по принуждению, а по свободному движению души.

Стремление учащихся к живой природе не находило официальной поддержки. В классических гимназиях очень мало уделялось внимания наукам о живых организмах, о Земле (школьное геологическое образование до сих пор остается, к сожалению, очень поверхностным). Система обучения, где ведущими предметами были древняя история и древние языки (греческий, латинский), создавала как бы духовный футляр для учеников, изолируя их от общественной жизни и живой природы.

Для гимназистов, серьезно и глубоко интересовавшихся жизнью природы и общества, оставался путь самостоятельной работы, самообучения. Им приходилось преодолевать сопротивление окружающей среды, самим добывать себе «духовную пищу». Это укрепляло их волю и разум, воспитывало самостоятельность.

Позже Вернадский вспоминал: «Странным образом, стремление к естествознанию дала мне изуродованная классическая гимназия, благодаря той внутренней, подпольной, неподозревавшейся жизни, какая в ней шла в тех случаях, когда в ее среду попадали живые талантливые юноши-натуралисты. В таких случаях их влияние на окружающих могло быть очень сильно…»

В сумерках огонь светит ярче, чем днем. И, по словам Вернадского, «жизнь в эпоху тяжелейшей реакции всюду пробивалась сквозь обволакивающий ее густой туман угнетения».

В петербургской гимназии Владимир Вернадский быстро подружился со своими сверстниками. Особенно нравился ему Андрей Краснов — за искренность, ум, самостоятельность. «Овальное, очень смуглое лицо, с ярко блистающими глазами, с оригинальными медленными, но нервными движениями, ясной, красивой речью, залетавшей все дальше и дальше в несбыточные мечты», — вспоминал позже Вернадский своего гимназического друга.

Андрей Краснов мечтал о тропической природе и горячо любил родной край, ярко переживал красоту весны, неба, растений, животных, умел вести точные научные наблюдения. В гимназии он основал энтомологическое общество, объединявшее немногих учащихся, в число которых вошел Владимир Вернадский. На заседаниях общества, не удостоенного вниманием гимназического начальства, самые интересные и содержательные доклады делал Андрей Краснов. Со временем он совершил кругосветное путешествие, стал известным ботаником и географом, основал Батумский ботанический сад.

«Он в своей жизни,

как редко кто, остался верен своему молодому плану и провел его до конца без больших изменений». Так писал о Краснове Вернадский. Эти слова он мог бы с полным основанием отнести на свой счет.

Во главе с Андреем Красновым несколько гимназистов (в их числе Владимир Вернадский) весной и осенью совершали экскурсии в пригороды Петербурга: Шувалово, Удельную, Парголово. Там они ловили жужелиц, водяных жуков, наблюдали за насекомыми, собирали гербарии, определяли растения. Во время экскурсий, по признанию Вернадского, им открывался «один из основных источников воспитания и жизни — мир природы».

Увлеченные познанием природы гимназисты не забывали об искусстве, истории, литературе. Краснов прекрасно знал древние языки и прочел в подлиннике всего Геродота. Вернадский наибольший интерес проявлял к истории, философии, славянским языкам и географии.

Казалось бы, странно: будущий великий естествоиспытатель, геолог сравнительно мало уделял внимания изучению Земли, а в первой своей самостоятельной работе обратился к истории славян. Правда, были еще химические опыты со взрывами — к ужасу всех домашних; да кто в детстве не увлекался подобными опытами?

А может быть, для любого ребенка самое главное — не превращаться в юного старичка-многозная, не подражать взрослым, не блистать своими ранними специальными познаниями в науке или технике? В детстве человек воспринимает мир во всей его цельности, красоте, совершенстве, таинственности. Не многим удается сохранить на многие годы такое восприятие мира. В. И. Вернадскому это удалось.

ЮНОСТЬ УЧЕНОГО

Вернадский поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. У него появилась возможность в полной мере проявлять самостоятельность, ощутить безграничность истинной науки в отличие от ограниченного, упрощенного, все объясняющего мира учебников.

В те годы университетское преподавание не сводилось, как в гимназии, к штудированию учебников. Среди профессоров находились светила русской науки: Менделеев, Бекетов, Докучаев, Сеченов, Меншуткин, Бутлеров, Костычев, Иностранцев, Воейков. Все они активно занимались научными исследованиями и сообщали слушателям о своей работе, поисках и сомнениях, о том, что еще предстоит открыть.

Студенты университета как бы видели собственными глазами жизнь науки, борьбу мнений, новейшие достижения и, главное, перспективы. Понимали, как много еще не изведанного в природе.

Существует представление, что ученику и студенту требуется втолковать как можно больше фактов, сведений, начинить их знаниями. Но, может быть, куда важнее пробудить или поддержать интерес к исследованиям, открывая перед молодыми людьми мир природы, полный тайн, и мир науки, полный сомнений.

«Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, — считал А. Эйнштейн, — это ощущение таинственности… Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым… Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего».