Вернейские грачи
Шрифт:
— Мать, «Последняя надежда» просила передать вам, что ей хотелось бы иметь новую одежку, старая совсем истрепалась, — сказал он ломающимся мальчишечьим баском. — Можно взять немного той материи, которую вы привезли из города? Я хочу обить переднее сиденье.
— Ну, конечно, Корасон, — кивнула Марселина. — Пошли кого-нибудь из ребят к Видаль и передай, что я просила. А то она, пожалуй, не даст тебе ни сантиметра… Да что я говорю: тебе-то она, наверное, даст, ведь ты ее любимчик…
Мальчик покраснел.
— Всегда вы надо мной смеетесь, Мама, — пробормотал он. — Где вы были, почему я не видел вас весь вчерашний вечер? — Он посмотрел на нее требовательным взглядом.
— Я была в городе, у наших друзей.
— Да. Нужно было посоветоваться… И потом вообще… — он смутился.
Что-то кольнуло Марселину: неужели она была невнимательна к Корасону? Неужели из-за ее желания быть справедливой, поровну распределять свою любовь и привязанность между детьми Корасон почувствовал себя заброшенным?
Она сказала поспешно:
— Ну конечно. Я сама чувствую, у нас с тобой давно не было хорошего разговора. Ты знаешь, как я была занята. Эти ребятишки с Заречной стороны… Словом, я жду тебя сегодня после обеда. Идет?
— Идет, — кивнул Корасон.
Марселина старалась не слишком нежно смотреть на мальчика. Но когда Корасон отправился в гараж, она проводила его долгим взглядом.
— Корасон, а ты сменил масло, не забыл? — донесся из гаража голос Клэр, властный, требовательный.
Клэр помогает Корасону: моет машину и попутно учит Полину Кюньо.
— Сколько будет трижды три? Ну-ка, Полина, подумай хорошенько. Вот видишь, здесь три кнопки. А если еще три и еще три, сколько это будет, а?
Клэр сама придумала эти «уроки на ходу» для малышей Гнезда, и ребята незаметно для себя усваивают много нового.
Мысли Марселины тотчас же устремились к девочке. Трудная девочка Клэр… Богатейшая внутренняя жизнь, талантливость во всем, за что берется. Упрямство. Вспышки гнева, сокрушительные для нее самой. Желание властвовать. Мечты о геройстве, которые она тщательно скрывает от всех, кроме нее. Какое будущее ждет эту девочку? Сумеет ли она — Марселина — направить ее силы по верному пути?
— Госпожа Берто, я пришла, как вы сказали. Вот он, мой Жанно.
К Марселине подошла большая костистая женщина. Она вела тощего мальчугана и во все глаза смотрела на Мать.
— Отлично, давайте его нам. — Марселина взяла на руки чумазого малыша. — Сейчас я позову кого-нибудь из старших, они его устроят в спальне и покормят. Вы сможете его навещать когда захотите. — Она оглядела женщину. — Что, очень туго приходится?
Женщина молча кивнула.
— Еще троих ребят хорошо бы к вам привести, — сказала она, — моих соседей Гюнаров. Его с братом тоже уволили с завода. Придрались, будто они запороли какие-то детали, и выгнали вон. А все дело в том, что Гюнары кое-что знают о Фонтенаке. О том, как он помогал бошам и здесь и в соседнем департаменте. Конечно, языки они на привязи не держат, все рассказывают, кто такой этот господин…
— Постойте, я запишу, адрес. Может, удастся что-нибудь сделать. Я скажу Кюньо. — Марселина вынула из кармана брюк записную книжку, разбухшую от адресов, телефонов и имен: одному помочь лекарством, другого устроить на работу, третьему выдать пособие, четвертого просто подкормить…
Женщина с жадностью следила за тем, как она вписывает адрес в эту чудесную книжку: у нее была безграничная вера в Марселину. Уж если госпожа Берто записала…
— Мой Арман упрям, как мул, — сказала она ворчливо. — Если что вобьет в голову, нипочем оттуда не выбить. Говорит, собирал подписи под Воззванием и буду собирать. Говорит, выступал, чтобы выбросить Фонтенака из правительства, и буду выступать. Добьюсь, говорит, чтобы не было больше разговоров о военных договорах, о вооружениях. Такой упрямый, страх!
В ее воркотне слышалась гордость за упрямого мужа. Вероятно, и она такая же, как Арман.
— Так я скажу Гюнарам…
— Клэр, — позвала Мать,
Показалась Клэр, чумазая, в каких-то немыслимых штанах. В руке у нее был гаечный ключ. Она быстро глянула на женщину, на малыша, прикорнувшего у Матери на плече.
— Понятно, — весело сказала она. — Новый птенец прилетел к нам в Гнездо, да? Только как же я возьмусь за него в таком виде? Ведь мне надо бензином отмываться. — Она закричала жалобно: — Корасон, Полина, помогите мне отмыться, полейте меня бензинчиком! Мне надо устроить на жилье нового птенца, а я не хочу его измазать!
Женщина вдруг улыбнулась.
— Ну, госпожа Берто, уж никак нельзя сказать, что вы воспитываете белоручек, — сказала она одобрительно.
Марселина засмеялась, кивнула.
— Да, кажется, никто так и не говорит.
ВОЛШЕБНАЯ ПАЛОЧКА
Лолота прошла по дому, погасила все огни. Наступил тот тихий, темный час, о котором Жюжю написал в песне, посвященной Матери:
Тишина в долине, Сон глаза смежил. Ночи полог синий Дом грачей укрыл. Засыпают птицы, Темнота везде, Лишь одной не спится Матери в Гнезде. Лоб твой тихо тронет Ласковой рукой. Сон дурной прогонит, Позовет другой. Тишина в долине. Сон глаза смежил. Ночи полог синий Дом грачей укрыл.Теперь было темно даже в кладовой, где Лолота обычно дольше всех сидела за счетами. И только в самом конце коридора, там, где была комната Матери, под дверью лежал тонкий золотистый лучик света, точно положили на порог волшебную палочку. Кто подымет палочку, сможет переступить заколдованный порог и найдет за дверью добрую фею, и фея сделает все, о чем мечтается…
Рамо на секунду замедлил у луча. Но тут же заставил себя постучать.
— Ты, Гюстав? Войди! — отозвался голос Марселины.
Рамо вошел. Был он плечистый, большой, с резкими, грубыми чертами лица, седой, с пронзительными, как у птиц, черными глазами. Смуглая кожа, сверкающие молодые зубы. Не воспитатель детей, а скорее пират, морской разбойник. Грачи прозвали его Тореадором то ли за смуглоту, то ли за рассказы об Испании, где он воевал с фашистами.
Комната Матери самая маленькая в Гнезде. Белые стены. До самого потолка книжные полки, сделанные руками грачей. Смешанный запах сандалового дерева, цветов и еще чего-то неуловимо-прелестного, присущего самой Марселине. Из окон открывается вид на виноградники и пастбища, темные в этот час. На подоконнике зеленеют змеевидные амариллисы и склоняют бархатные колокольцы глоксинии. Цветы — единственная роскошь, которую позволяет себе Марселина.