Верни мне любовь. Журналистка
Шрифт:
— Я не знал, что она детдомовская, — мрачно бросил Григорий. — Она всем, и мне в том числе, говорила, что родители погибли в автокатастрофе, когда ей было шестнадцать… Я… В общем, в какой-то момент я сочувствовал ей более чем, поскольку… Ну вы оба знаете, какова моя собственная биография…
— Гришанечка, — осторожно сказала я, — если ты собираешься рассказывать о ваших с Милой отношениях до… Ну до того, как она привела меня в контору, то я об этом знаю…
Григ покачал головой:
— Нет… Слушайте, дайте мне сказать, а? Могу
Мы с Корнетом послушно умолкли.
— В общем, так… Не хочу себя оправдывать, но в какой-то момент у нас с Малышом отношения не то чтобы испортились, а… Виновен я: затосковал слегка по былой свободушке… Но, клянусь, у меня и мысли не было о том, чтобы… Как говорится, оторваться и загулять налево… Но, вероятно, прошло бы какое-то время и такое тоже могло произойти — если бы сложилась какая-то подходящая ситуация… Прости, Малыш!
— Малышу придется простить, — сухо произнес Корнет, — поскольку у женщин по данной части мозгов просто обязано быть больше, чем у мужиков… Или не мозгов — так инстинкта: если в течение почти трех лет повсюду ходишь, держась за мужнину руку, его ручонка непременно занемеет! Захочется ее вырвать и потрясти в воздухе, разгоняя застоявшуюся кровушку!..
Я почувствовала, как мою физиономию обдало жаром, и поняла, что покраснела. Больше всего на свете мне в тот момент хотелось заткнуть уши или и вовсе уйти и не слушать Гришины откровения. Но я сдержалась. По-моему, сдержалась впервые в жизни… Неужели это беременность сделала меня такой покладистой?!.. Более того, я открыла рот и… почти что покаялась вслух:
— Милка говорила мне потом почти то же самое…
— Людка была уникально умной и очень интуитивной бабой, — кивнул Корнет. — Очень женственной не в смысле сексапильности даже, а в смысле точной реакции на мужиков… Этим нашего брата и брала. Я тоже признаюсь: если бы она захотела, я бы женился на ней тут же, даже спустя годы после нашего романа… Но после Кирюшечки замуж она не хотела принципиально, более всего ценила личную свободу… Гришка, извини, мы в самом деле зря тебя перебиваем… И?..
— Да чего уж там… — Он в очередной раз вздохнул и продолжил: — Словом, насчет Милкиного чутья ты, безусловно, прав: она мое состояние унюхала, в отличие от Маришки, дистанционно. И, как я теперь понимаю, решила немедленно вмешаться, как вмешивалась вообще во все, что касалось Малыша… Ну и как-то недели за две до… до развязки, предложила мне встретиться тайком ото всех и посидеть вдвоем в одном ресторанчике, где мы с ней прежде, давным-давно, часто бывали… Да, я согласился! И даже обрадовался — можешь меня за это, Малыш, убить прямо тут и сейчас… Только клянусь всем, что для меня свято, мы тогда именно посидели — и ничего больше… Так повернула ситуацию она, а вовсе не я… Предложила, чтобы не приводить меня в ярость, видимо, встретиться еще раз — через пару недель… И я… и мы…
— И вы — встретились! — не вынесла наконец я. — И я собственными глазами видела, как ты усаживал
— Стоп, снято! — рявкнул Корнет и посмотрел на меня, как солдат на вошь. — А не могла бы ты, девочка, захлопнуть свой очаровательный ротик?! Не обращай внимания, Гришка, продолжай!
— Ты же обещала, Малыш, — жалобно пролепетал мой муженек.
И я, сама не знаю как, нашла в себе силы последовать совету Оболенского, изо всех сил сжав зубы и губы.
— Да, я повел себя как последняя сволочь и распоследний подонок, — вошел Григ во вкус публичного покаяния. — Но я и был за это наказан — вдвойне!.. Да, вдвойне, можете не смотреть на меня круглыми глазами: не только тем, что Маришка ушла как раз в тот вечер… В общем, когда я довез после ресторана Милу до ее дома и заглушил машину с намерением… Ну ясно, с каким именно намерением… Она рассмеялась — надо было слышать, как злобно, яростно и… Короче, выдала мне все, что обо мне думает… И, уж поверьте, ничего хорошего она в тот момент не думала… Во всяком случае, после того как дверь ее подъезда захлопнулась, я еще минут двадцать не мог заставить себя тронуться с места — от бешенства… Давно заметил, ничего на свете не бесит человека так, как правда-матка, выплюнутая непосредственно в рожу…
Проклятая тошнота вернулась ко мне в ту секунду, когда сказанное Григорием дошло наконец до моего сознания… Вернулась вместе с волной почти непереносимого ужаса, петлей захлестнувшей мою шею… На какое-то время я потеряла дыхание, а возможно, это вновь было что-то вроде краткого обморока — не зря же, в конце концов, Корнет, когда я опамятовалась, толкал мне в лицо стакан с водой?!..
И надо было видеть, каким искренним сочувствием наполнился его взгляд, пока Григ, словно наседка, кудахтал и бестолково суетился, то поглаживая меня по лицу, то пытаясь обнять, то принимаясь извиняться…
Дыхание наконец вернулось ко мне вместе с осознанием страшной, роковой ошибки, совершенной тогда, три года назад… С пониманием, насколько напрасной оказалась ненависть, которой я жила, можно сказать, держалась на ногах все это время… Боже мой!..
И так же отчетливо и безжалостно я осознала в тот миг, что своей вины перед Милкой за оказавшуюся зряшной ненависть мне уже никогда в жизни не искупить… Такое вот страшное слово — «никогда»…
— Но почему, — простонала я, едва ко мне вернулась способность говорить, — почему она мне этого не рассказала, почему?!
Корнет, тут же вернувшийся на свое место, покачал головой, глядя на меня как на хронического недоумка:
— Марина, помнишь, я говорил тебе, что ты никогда не любила Милку по-настоящему и, значит, не понимала, не ценила… Я тебя вот о чем хочу спросить, если обещаешь, что никаких попыток хлопнуться в обморок больше не предпримешь…
— Мне кажется, худшее уже позади, — с горечью ответила я. — Если я действительно рожу этого ребенка, у нас получится настоящий псих…