Верни мне мои легионы!
Шрифт:
Римский центурион — о его ранге говорил поперечный гребень на шлеме — приветствовал явившегося во главе отряда германцев Арминия поднятием руки.
— Сегодня твои бойцы сражались как волки, — сказал ветеран.
— Благодарю. Вы, римляне, тоже дрались свирепо, — отозвался Арминий.
Почти сразу он подумал, что «свирепо» — не самое подходящее слово. Не то чтобы неуместное, вполне приемлемое, но не слишком восторженное.
— Кстати!
Центурион щелкнул пальцами.
—
— Благодарю еще раз. Он не сказал, зачем я ему понадобился?
Какие бы новости ни принес человек из земли херусков, Арминий боялся, что ничего хорошего не услышит. Только плохие вести путешествуют быстро; все почему-то считают, что хорошие могут и подождать.
— Мои отец и мать здоровы?
— Не знаю. Прости, — развел руками римлянин. — Я не спросил, а твой друг не очень хорошо говорит по-латыни.
Разумеется, самому центуриону и в голову не приходило выучить язык германцев. А что тут удивительного? Паннония — провинция Рима, и с чего бы находящемуся здесь римлянину учить язык наемников? Но если римляне превратят в провинцию и Германию, неужели там тоже всем придется перейти на латынь?
Арминий постарался отогнать эти мысли и вернуться к насущным делам.
— Спасибо, что рассказал мне. Я найду земляка, обязательно найду и разузнаю, что за вести он принес.
— Надеюсь, у тебя дома не случилось ничего страшного, — промолвил центурион с грубоватым сочувствием.
Его слова доказывали, что римский ветеран придерживается насчет новостей того же мнения, что и Арминий.
— Благодарю, — сказал Арминий и вместе со своими людьми поспешил к северо-западному углу лагеря, где германцы всегда ставили палатки.
Испокон веков во всех военных лагерях римлян палатки вспомогательных когорт располагались в северо-западном и северо-восточном углах. Скрупулезные во всем, римляне, найдя удачное решение, брали его за правило и уже никогда от него не отступали.
В расположении германцев Арминий и нашел своего земляка — точнее, тот первым его окликнул.
— Привет, Кариомер! — ответил Арминий, сразу узнав гостя.
Поспешно подойдя к соотечественнику, Арминий пожал ему руку и нетерпеливо спросил:
— Почему ты приехал? С матерью и отцом все в порядке?
— Насколько мне известно — да, — ответил Кариомер.
Они с Арминием не состояли в близком родстве, но выросли в одной и той же маленькой деревушке.
— Во всяком случае, когда я отправился в путь, они были живы-здоровы, — продолжал Кариомер.
— Что ж, ты снял тяжесть с моей души, — отозвался Арминий. — Пойдем, поужинаешь со мной — ты, должно
— Ты прав, я голоден как пес.
Кариомер и Арминий получили у поваров миски с ячменной кашей и кружки с вином. С жадностью опустошив миску, Кариомер заявил, что даже не заморил червячка.
— Я все еще голоден, — сказал он, глядя на опустевшую посудину. — Что это за еда — без мяса?
Он выпил и заметил:
— А вино тут в общем неплохое.
— Неплохое, — подтвердил Арминий. — С мясом же дело обстоит так: римляне считают, что из-за мясной пищи воин становится нерасторопным. Может, они и правы, не знаю. Но я уже привык к такой еде. Раньше мне и в голову не пришло бы, что можно обходиться без мяса, а сейчас уже все равно. Я вообще многое привык делать на римский лад.
— Наверное, тебе ничего другого не остается, но…
Кариомер внезапно умолк, потом заговорил снова:
— Но я бы этим заниматься не стал.
— Я не Флав, — отрезал Арминий. — Я…
Он покачал головой, словно отгоняя мошкару. Порой он сам не знал, кто он.
— Ладно, выкладывай новости. Я благодарю богов, что ты не принес дурных вестей о родителях, остальное я как-нибудь переживу. Итак, с чем пожаловал?
Кариомер осушил кружку до дна и с сожалением посмотрел на нее, словно предпочел бы сначала напиться, а уж потом говорить. Однако деваться было некуда, и он со вздохом пробормотал:
— Я хочу кое-что рассказать о Сегесте.
Арминий хмыкнул. Сегест, один из вождей херусков, любил римлян и доверял им гораздо больше, чем Арминий. Впрочем, для Арминия самым важным было то, что Сегест являлся отцом его невесты.
— А что с ним? Он здоров?
— Перед тем как я уехал, был здоров, — проворчал Кариомер.
Совсем другим тоном он рассказывал об отце и матери Арминия, как будто ему вообще не хотелось говорить о Сегесте. Наконец Арминий не выдержал наступившего молчания.
— Выкладывай, что хотел. К чему тянуть? Не затем же ты добирался сюда из дома, чтобы сообщить мне, что там все здоровы.
— Ты прав, — со вздохом отозвался Кариомер.
И все-таки он продолжал мяться, пока наконец не выпалил единым духом:
— Он отдает Туснельду другому!
Говорят, получив рану, не сразу чувствуешь ее. Арминий был с этим не согласен: всякий раз, когда его полосовали мечом или когда в него вонзалась стрела, рана сразу вспыхивала огнем. Но сейчас он уставился на земляка, разинув рот, как будто никак не мог уяснить смысл слов Кариомера. Так оно и было: да, он слышал слова, но они не желали укладываться в голове.