Вернись, любовь!

Левинг Дайан

— Извините, — тихо сказала она и робко взглянула на них.

Джаспер, плотно сжав губы, смотрел в окно, Росс помешивал ложечкой свой остывший кофе, а Эдвард почесывал небритый подбородок и с интересом рассматривал сестру.

— А ты не могла раньше сказать о том, что тебе не нравится подобным образом праздновать свой день рождения? — спросил младший брат. — Лет восемь назад, например?

— Да, мне действительно не следовало молчать. — Валери едва не плакала — гнев прошел, и теперь она понимала, какую боль причинила братьям. — Простите.

— Да чего уж там, —

пожал плечами Росс. — Зато теперь мы знаем, что наши представления об идеальном празднике не совпадают с твоими. Не волнуйся, Валери, не будет ни свечей, ни торта, раз ты этого не хочешь.

— Но гости-то все равно приедут, — пробормотал Джаспер.

Валери натянуто улыбнулась.

— Давайте сделаем так: сегодня я уж как-нибудь перетерплю, но в будущем не пытайтесь организовать для меня праздник, хорошо?

— Мы вообще-то хотели как лучше.

— Но могли бы и со мной посоветоваться. — Она снова начала вскипать. — Или хотя бы спросить, что я думаю по этому поводу. Ведь я неоднократно говорила на днях рождениях наших друзей, как глупо проводить подобные праздники по одному и тому же сценарию.

— Действительно говорила, — подтвердил Эдвард. — Странно, что мы не обращали на твои слова внимания.

— Давайте уже закроем эту тему, — нервно произнес Росс. — Если кто-то все же приедет этим вечером, в чем лично я сомневаюсь так же сильно, как и Валери, мы тихо поужинаем и посмотрим телевизор. Словно это самый обычный день.

— Отлично! — Валери с шумом отодвинула стул и встала из-за стола, так и не позавтракав. — Кто-нибудь кормил маму? Нет? Тогда я отнесу ей завтрак.

Она поспешила выйти, оставив в столовой недовольных братьев, которые еще долго будут ворчать и переживать. Несмотря на то что Валери было их ужасно жалко, она чувствовала облегчение. Наконец-то высказала все! Можно надеяться, что за год они ничего не забудут и на двадцатипятилетие младшей сестренки не решат устроить очередной «сюрприз».

Валери вошла в кухню, чмокнула старую кухарку Одри, к которой относилась как к родной бабушке, в щеку и достала из шкафчика поднос.

— Не торопись. Я положу на тарелку тосты, а ты пока достань масло, — Одри вытерла морщинистые руки полотенцем и встряхнула сковородку, на которой подрумянивались тонкие кусочки хлеба. Рене признавала только такие тосты — хорошо прожаренные, с корочкой. Хотя и их она в последнее время почти не ела.

— Ты не заходила к ней? — тихо, словно мать могла услышать ее слова, спросила Валери.

— Заглянула полчаса назад, — кивнула Одри. — Все было как обычно. Она сидела в своем кресле и вязала.

— Ума не приложу, куда нам девать еще один плед, — покачала головой Валери. — Это уже восьмой!

— Просто распусти его на нитки, — посоветовала кухарка. — Рене все равно не помнит, сколько их связала.

— Хорошая идея.

— Найди ей еще какое-нибудь занятие. Дай альбом с карандашами или принеси коробку с пазлами…

— Я пыталась подыскать ей другое развлечение, но… Она признает только вязание. А если отобрать у нее спицы — начинает капризничать, — сказала Валери и подумала, как это ужасно: говорить о собственной матери,

как о маленьком несмышленом ребенке.

— Ну если ей так нравится…

Валери взяла поднос с едой и поднялась наверх. Она постучалась в дверь и бочком протиснулась в комнату матери. Рене действительно сидела за вязанием в кресле у окна, как и час назад. Как и вчера. Как и в прошлом месяце.

— Привет, ма! — Валери улыбнулась и поставила поднос на небольшой столик у кресла. — Как ты себя чувствуешь?

Рене все еще была красивой. После трагедии, произошедшей с ее мужем, отцом семейства, она сильно похудела, осунулась и стала выглядеть лет на десять старше, чем была на самом деле. Однако благодаря заботе, которой окружили ее дети, Рене снова обрела прежний вид. На ее впалых щеках красовался естественный румянец, как в молодости. Глаза блестели, хотя и были грустными. Волосы она сама укладывала каждое утро. На одежде — ни пятнышка. Однако все домочадцы знали, что Рене так хорошо стала выглядеть лишь потому, что смерть мужа стерлась из ее памяти.

Это пугало больше всего. Рене практически не выходила из своей комнаты, но не забывала следить за своим внешним видом. Она не звонила никому из своих старых знакомых, однако регулярно спрашивала об их делах у Валери. Рене словно пыталась оградить себя от всего, что может невольно напомнить о произошедшей трагедии. Какая-то часть ее понимала, что прошлого не вернуть, а мужа не воскресить. Однако признавать это Рене отказывалась. Она жила в своем вымышленном мирке и не собиралась возвращаться в мир реальный.

Братья нанимали психологов, возили Рене к психиатрам, но со временем поняли, что лучшее из всего, что они могут сделать для матери, — не трогать ее.

— Причешись, — ровным голосом произнесла Рене, на секунду перестав вязать и взглянув на дочь. — Сколько раз говорила тебе, что женщина должна быть аккуратной.

Валери провела рукой по взъерошенным волосам.

— Извини, мам. Я вообще-то причесывалась, но… давно. Выпьешь чаю?

— Нет, я ничего не хочу. — Снова тот же безразличный тон.

— Посмотри, какие аппетитные тосты приготовила Одри.

— Нет, благодарю.

— Я не уйду, пока ты не съешь хотя бы кусочек.

— Так не уходи.

Валери стиснула зубы, чтобы не закричать. Отчитывала ли Рене свою дочь или говорила о погоде за окном — голос был всегда спокойным и равнодушным. Она не злилась и не радовалась. Просто поддерживала беседу.

— У меня сегодня день рождения, — грустно сказала Валери, садясь на ковер у ног матери.

Рене кинула на нее бесстрастный взгляд.

— Я знаю. Прими мои поздравления. Братья уже готовят для тебя сюрприз?

— На этот раз вечеринки не будет. Дороги замело.

— Снег? В Мемфисе? — Хотя тон был вопросительным, не похоже было, чтобы Рене удивилась.

Валери пожала плечами и погладила рукой серо-синее полотнище — теплый плед, который мать почти довязала.

— Капризы природы.

Надолго повисло молчание. На столе остывал чай. Валери поняла, что Рене уже успела забыть о том, что кто-то есть в комнате.

— У меня день рождения!