Вернись! Пока дорога не забыта
Шрифт:
– Ты понимаешь, что от канала зависит, как скоро мы выберемся отсюда, и отказываешься от земляных работ, желая заниматься музыкой?
– Нет-нет, не отказываюсь! Я отработал положенные три дня, хотя от меня, надо признаться, мало толку. Сегодня рядом со мной трудился принц Флорен, он выработал значительно больше. Мне очень стыдно, я старался. Вот. – Он снова показал свои задеревеневшие пальцы. – Солдаты просят поиграть им, они любят вечером слушать песни своей Родины, а я, я вынужден отказываться. За меня хлопотали, обращались к руководителю землекопов, но он ссылается на королевский указ.
– Правильно! Каждый обязан, сменяя виды работ, участвовать во всех.
– Мне вовсе не нужно особенное положение, готов отдать все силы, чтобы скорее вернуться домой, но люди хотят слушать музыку. Разве нет у них такого права, отдохнуть душой, взгрустнуть о доме, вспомнить ради
Энварда удивило сообщение о том, что сын роет канал. Принц делает это тайком. Как руководитель охоты, он освобожден от смены деятельности. Но это совсем неплохо. Должно быть, простых рабочих воодушевляет наследник престола, таскающий камни наравне с ними. Надо все-таки проверить, насколько хорошо налажена охота. Не мешает ли посторонняя деятельность принца его основной задаче?
– Исполни мне что-нибудь, – велел король, – что любят слушать люди после трудового дня?
– Да-да, сейчас, – засуетился Ирилей, оглядываясь, куда бы пристроиться с инструментом. Энвард указал на скамейку и махнул рукой на немое возражение юноши, не смевшего сидеть в присутствии короля.
Полилась тихая нежная мелодия. Лицо музыканта иногда искажала гримаса недовольства извлекаемыми звуками, но когда он запел, проникновенно и задумчиво, выражение глаз стало воодушевлённым. Мучительные заботы и насущные задачи отошли в сторону, попрятались в щели и задремали, уставшие сами от себя. Энвард невольно заслушался. Взгляд его стал отстранённым, мысли унеслись далеко-далеко, вспомнилось детство, отец. Последний аккорд и наступившая тишина не сразу вернули его к действительности.
– Что ещё ты исполняешь?
– У меня есть песни собственного сочинения, – смущенно сказал юноша, поднявшись со скамейки, – про чувства всякие… но они для барышень и дам. Их любили слушать на музыкальных вечерах во дворце. Это не годится здесь. Пою народные, чаще лирические, но есть и шуточные. Люди подпевают. Им нравится, что слова знакомы с детства.
– Какие работы предстоят тебе на следующие три дня?
– Поступаю в распоряжение животновода. Кроликов, наверное, буду пасти или овец.
– Хорошо. Найди время для сочинительства. Тебе поручено придумать гимн. Гимн нашего, вот этого положения. – Размашистый жест Энварда указал за пределы палатки. – Мы здесь и сейчас сделаем всё, что в наших силах, и даже больше. Победим обстоятельства, докажем врагам, что они просчитались, похоронив нас раньше времени. Мы вернёмся к привычной жизни. Это должна быть бодрая, суровая музыка, чёткий ритм, уверенные слова.
– Я всё понял, ваше величество!
– Если ты поднимешь общий дух, я изменю порядок и состав работ для тебя. Срок три дня. Иди.
– Благодарю, благодарю за оказанную честь, государь. – Ирилей спиной придвинулся к выходу, поклонился и вышел. Через мгновение Энвард услышал гул голосов. Юношу ждали несколько десятков человек, и сразу бросились расспрашивать его о том, как прошла беседа с королём.
На следующий день Энвард видел музыканта, объезжая своё маленькое «королевство». Тот пас кроликов, вернее, присматривал за ними и попутно ворошил сохнущую траву. Вид у Ирилея был отстранённый, но выражение лица твёрдое. Он ритмично покачивал головой и шевелил губами. «Сочиняет», – тепло улыбнулся король. Уже вечером незнакомый напев слышался у костров. Музыка пришлась по душе многим, а слова звучали в разных вариантах. Непростой задачей оказалось выбрать наиболее подходящий текст из тех, что слагались самими участниками событий. Энвард не мог не оценить гимн, это было бы вопиющей несправедливостью. Он слышал, с каким воодушевлением поют его люди, направляясь на работу и возвращаясь к месту стоянки. Некоторые даже напевали себе под нос, отбивая породу. На исходе третьего отведённого дня король вызвал Ирилея на совет руководителей, проводимый на небольшом плато возле озера. Музыкант испросил разрешения пригласить несколько человек, способных спеть новое произведение более ярко и воодушевленно, ведь оно рассчитано на хоровое исполнение. Из подручных материалов изготовили ударные инструменты. И вот, раздались над спокойной гладью озера стройные, уверенные мужские голоса. Всё, что хотел услышать король в новом гимне, звучало здесь. Невольно расправлялись плечи, напрягались руки, возникало ощущение, что и горы свернуть под силу этим людям. Ничто не остановит их на пути к родным очагам. Затихла музыка, послышались восторженные крики и аплодисменты. Это на почтительном расстоянии собрались слушатели, они не смогли сдержать восторга. Члены совета и сам Энвард разделяли их чувства. Жестом король разрешил певцам удалиться, а Ирилея пригласил
– Этого тебе никто не запрещает, вот и главный охотник у нас любит камни потаскать, – ответил король, поглядывая на сына. Флорен густо покраснел и отвёл глаза.
После того как совет закончился, к Ирилею многие подходили с поздравлениями. Хвалили гимн, радовались, что музыкант, когда руки заживут, сможет устраивать концерты по вечерам. К поклонникам его таланта присоединился и принц. Флорен с Ирилеем подружился ещё в пути, он даже немного научился играть на его инструменте, но в Драконьем Чреве они не встречались. Принц был постоянно занят охотой. Под его руководством оказывались гвардейцы, некоторые вельможи, кое-кто из слуг – те, кто умел держать оружие, и представлял, что такое силки и капканы. Музыкант не входил в их число. Теперь Ирилей в составе совета, они будут часто встречаться. Это радовало обоих. Юношеское сердце требовало друга. Здесь был ещё мальчик-пастушок, но он вёл себя диковато, ни с кем, кроме своего дедушки не общался. Принц иногда встречал Лирика в лесу, где тот собирал ягоды, но попытки заговорить с ним не имели успеха. Пастушок занимался необычным для мальчика делом. После стрижки овец получили много шерсти. Встал вопрос, как изготовить из неё тёплые вещи, которые наверняка понадобятся зимой. Хотя у людей было с собой всё, чтобы уберечься от холода в дороге, но на тяжёлых работах эти вещи износятся ещё осенью. Оказалось, что Лирик умеет прясть и вязать, о чём его дед сообщил Кармелю. Вскоре были изготовлены деревянные спицы, прялки, три веретена и в помощь мальчику назначили двух изнеженных вельмож. Приложив немалые усилия, пастушок научил пожилых господ прясть, а сам принялся вязать тёплые накидки, носки, рукавицы. Дело продвигалось медленно, навыков «мастерицам» не хватало, но к зиме хотя бы те, кто роет канал, охотится и рыбачит, будут обеспечены шерстяными вещами.
Энвард увидел перемены в общем настроении, когда по вечерам на плато у озера стала звучать музыка. Ирилей не остановился на гимне, он сочинял и другие песни. Король изредка и сам бывал на этих концертах, с удовольствием слушал хоровое исполнение и солистов. Вспомнились балы и музыкальные вечера во дворце, посещения которых были для него обременительными. Энвард не понимал тогда, зачем нужна вся эта музыка. Восторги других слушателей казались ему неискренними. Теперь же, наблюдая, как песни вносят новые краски в напряжённую жизнь, он переменил своё отношение к искусству. Поэтому, когда Ирилей подошёл к нему после очередного совета с просьбой разрешить художнику Хокасу выполнять заказы, отнёсся к его обращению внимательно.
– Что, живописца тоже необходимо освободить от тяжёлых работ? – спросил он музыканта.
– Люди готовы сами заменять его, лишь бы получить портреты близких.
– Как же он будет изображать людей, которых никогда в жизни не видел? – удивился король.
– Если рассказать Хокасу какие у человека волосы, какие глаза и брови, он рисует похоже. Глядя на образ, легче мысленно поговорить с близким человеком.
– Интересно. А есть ли у него достаточное количество холстов, красок?
– Он брал кое-что с собой в Новый замок в надежде на заказы. Желающих много, придётся ограничиться миниатюрами, но для Вас он написал картину не слишком маленького размера.
– Для меня? – изумился Энвард.
– Изволите посмотреть? – Ирилей махнул рукой художнику, мявшемуся неподалёку.
– Ваше Величество, простите мою дерзость, – поклонившись, начал Хокас, – я по памяти изобразил королеву, принцесс и Диоля. Угодно будет взглянуть?
Энвард взял протянутый ему небольшой холст, помещённый в простую раму и, взглянув на картину, едва не потерял равновесие. На него внимательно смотрела Рогнеда, обнимая Диоля и Диолисию. Рядом, положив руку на плечо матери, стояла Эгрета. Взгляд Диоля был немного надменным. Казалось, он до сих пор обижается, что его не взяли в путешествие, Диолисия глядела лукаво, Эгрета серьёзно. Парадные портреты, которые Хокас писал во дворце, выполнялись тщательней, но разве это важно! Родные черты напоминали тех, ради кого король и его люди трудились, прикладывали огромные усилия. Как тепло стало на сердце! Энварда кольнула мысль, что изображённая на картине сцена не характерна, поскольку он запрещал матери своих детей вот так, по-житейски, общаться с ними. «Что ж, – подумал он, – сейчас, когда я далеко, им позволены нарисованные воображением живописца встречи».