Верните мне мозги!
Шрифт:
Однако это незамысловатое объяснение устроило собеседника. Он опустил ружье и приблизился к Таньке.
— Откуда будешь? — спросил он.
— Из такого-то города с такой-то улицы, — ответила Танька.
— Понятно… — протянул обладатель ружья. — Я там много лет уже не был. Ушел я в лес жить. Ты торопишься?
— В общем-то, да, меня Серега Штопор ждет.
— Не откажись от чашки чая, — открыто улыбнулся мужчина. — Давненько у меня не было гостей. Хоть новости расскажешь. Ну? Подождет тебя твой Серега! Я бы такую чернобровую, смуглокожую, кареокую, черноволосую,
— Ой, — смутилась Танька, порозовев, — спасибо за комплимент, но мне, правда, надо…
— Все равно, — махнул рукой мужчина. — Идем.
Танька вздохнула, поняв, что мужик от нее не отцепится без чашки чая, пожала плечами и, смотря ему в спину, пошла следом к бревенчатому домику.
И вдруг…
И вдруг…
И вдруг он развернулся и вновь направил в ее сторону ружье!
— Вы чего? — удивился Танька, поднимая руки вверх.
— Знаю я вас, нечистых… — прорычал мужчина, сощурив глаза. — Так в доверие втереться можете, что пиши пропало, гады!
— Никакая я не гадюка и не нечистая, — страшно обиделась Танька. — А очень даже чистая. Чистая не гадюка!
— Ага, рассказывай мне сказки. А ну, быстро перекрестись, — сделав грозное лицо, приказал странный тип. — Быстро, я сказал, не то хуже будет! Бы-ыстра-а!
Танька удивленно перекрестилась три раза, как и полагается. Взгляд мужчины заметно потеплел, но не до конца.
— А теперь упади на землю правым плечом, — последовал новый оригинальный приказ.
— Это еще зачем? — не на шутку рассердилась Танька — Кто потом джинсы стирать будет? Вы?
— Ты со мной не спорь, нечистая, а делай, что я говорю! Если ты оборотень, то после того как о землю ударишься, в зверя превратишься… Знаю я вас, знаю, паршивцев… Ну, падай!
Выбирать было не из чего (вернее, выбор был — или упасть, или не упасть и быть застреленной), поэтому Танька скривилась и неумело упала на землю. Да не просто так, а правым плечом, как и приказал этот борец с нечистью.
Как и следовало ожидать, в зверя Танька не превратилась, а только испачкала одежду.
— Ну, довольны? — спросила она, поднимаясь с земли и отряхивая одежду от мусора.
— Вот теперь да, — удовлетворенно кивнул мужчина. — Ты уж извини, что заставил тебя на землю падать. Просто в лесу нужно быть осторожным. Много нечисти здесь, ох, как много, хоть отстреливай… Чем я, так сказать, чуть и не занялся… Ну, а теперь идем в дом.
На этот раз Танька дошла до домишки без всяких приключений и испытаний.
Пока борец с нечистью, назвавшийся дядей Афанасием, готовил чай, который представлял собой смесь брусничных, малиновых, других листьев и разных трав, Танька смогла подробно рассмотреть дом и его хозяина.
В доме была всего лишь одна комната. В углу стояла старинная русская печь, только не большая, а маленькая; спать, как это делал в свое время Иванушка-дурачок, на ней было нельзя; рядом громоздилась бочка с водой, посередине комнаты стоял дубовый стол, как Танька подумала, ручной — дяди Афанасия — работы. На стенах висели сухие травы, кастрюли и разный скарб. В общем, домик был довольно уютным и необычным.
— А мне много места и не надо, — сказал дядя Афанасий, услышав последнюю фразу Таньки. Оказывается, она произнесла ее вслух. Танька покраснела. — Да, слух у меня хороший… А в лесу только уши и нужны. Даже без зрения жить здесь можно, а без слуха — никак. Глаза и обмануть могут, а уши почти всегда правду говорят. Очень у меня слух хороший.
Танька промолчала. На встречу с Серегой она уже махнула рукой — опоздала уже, наверно, да и из леса этого фиг знает когда выберется, если выберется вообще.
Дядя Афанасий был высоким и крепким, но, очевидно, далеко не молодым. Правда, сохранился он хорошо. Одет был просто — в какое-то старье, которое даже и на бомжах редко увидишь, но здесь, в странном доме, эта вышедшая из моды одежда не выглядела сверхъестественно. Впрочем, одежда значения не имеет. Танька обратила внимание на шрам, который уродовал лицо дяди Афанасия. Он проходил глубокой красной рубцеватой дорожкой по всей левой щеке, начиная от левого уха и заканчивая подбородком.
— Это я с медведем дрался, — сказал дядя Афанасий, словно подслушав Танькины мысли или услышав мысли вслух. — Да, с медведем… Давно это было… Когда я только в лес пришел. Дом я тогда только начинал строить. Еще ни окон не было, ни дверей. И однажды ночью сюда медведь забрался. Я с перепугу начал суетиться, паниковать, чем медведя разозлил, и началась драка. Я в молодости крепкий был, смог кое-как дать ему отпор, а то б он сразу меня разорвал. Хорошо, что рядом со мной ружье лежало, и я успел его застрелить. В глаз стрельнул. Медведь замертво и свалился. Но перед этим он успел меня по щеке полоснуть когтями своими. Вот, до сих пор шрам остался.
Дядя Афанасий замолчал и разлил чай в старые алюминиевые кружки. Похоже, эта история до сих пор трогала его за душу.
— А что потом? — спросила Танька.
— А потом… суп с медведем. Вон, под твоими ногами шкура того медведя лежит. Это, можно сказать, трофей, кубок за победу над медведем. Точнее говоря, над медведицей. Ночью я ее пристрелил, а утром отправился в глубь леса за хворостом и увидел на опушке троих медвежат. А медведицы поблизости не было. Я сразу догадался, что их мамку я и застрелил… — Мужчина печально вздохнул. И уже совсем другим тоном добавил: — Аккуратно так застрелил, в глаз, мех не повредил.
— О, господи, — прошептала потрясенная Танька. Как все помнят, она была любительницей животных. — И медвежата умерли?
Дядя Афанасий кивнул.
— Да, умерли… Мне стало жалко, я их хотел выкормить (они еще маленькие совсем были — две недели от силы, как родились), но у меня ничего не получилось. Молоко они не пили, да так и померли с голоду и тоски по мамке. Эх… мамка им нужна была… А не было ее уже на белом свете… — грустно сказал дядя Афанасий и снова другим тоном добавил: — Вернее, была, но не совсем — шкура ее во дворе сохла, а в бочках мясо томилось. Медвежатина, кстати, вкусная такая, пальчики оближешь.