Верните женщинам гаремы
Шрифт:
Левкиппа отдавалась умело, положив ноги на поясницу Асандру, отвечая низом живота каждому его движению. Два тела слились в одно. С каждым погружением любовники близились к высшему наслаждению. Теперь они жили общими ощущениями. Глаза им застилал пот, они дышали все учащеннее, тяжелее, вдруг захрипели одновременно, Левкиппа даже застонала от радости, пытаясь прогнуться, преодолевая всю свою тяжесть, бессильно обмякла, и они кончили разом. Асандр перевел дух и только тогда осознал под собой взмокшее ослабевшее женское тело.
Но они уже поняли, что это — начало. Силы снова возвращались к ним. Левкиппа отстранила юношу. Он сел у нее между ног, а женщина поджала их к себе, обхватив руками, изогнулась
Они лежали, отдыхая, уже слегка насытившись, но Эрос не оставлял их. Левкиппа повернулась на бок, взяла в руку фаллос и принялась его поглаживать, ощущая, как он увеличивается и твердеет, а потом сошла с постели и опустилась перед ложем на колени. Асандр сел на кровати, упираясь ногами в пол. И тогда Левкиппа смогла оценить великолепие его мужского достоинства. Она изумленно ахнула, увидев скипетр длинной в локоть, потерлась о него щекой и притронулась губами к блестящему острию. Второй поцелуй был крепче, продолжительней, в третий раз Левкиппа оторвалась уже не сразу и, наконец, захватила его целиком. Асандр откинулся назад, испытывая восхитительные ощущения от этой ласки, отдался им, потом попытался отстранить Левкиппу, но плечи ее были так нежны, когда он до них дотронулся… Она уже снова поймала губами выскользнувший член, ласкательные движения языка стали быстрее, и Асандр понял, что эта женщина, совсем недавно казавшаяся такой величественной, жаждет теперь унизительной, презирающей ее любви.
И тогда ему внезапно открылась радость от унижения боготворимого ранее тела. Левкиппа судорожно глотнула и липкими от семени губами стала целовать Асандру колени, руки, фаллос, готовая распластаться на полу, как рабыня. Она подняла голову, и Асандр увидел ее просящие глаза. Волосы женщины развились, на щеках стерлись румяна, лицо казалось осунувшимся, даже похудевшим, но горячечный блеск глаз искупал все. И Асандр решил подвергнуть ее тому способу любви, что обычно предназначен для мальчиков.
Он встал и наклонил Левкиппу так, что она стояла теперь на коленях, упираясь согнутыми руками в кровать. В свете лампы блестела ее спина, словно отлитая из тяжелой бронзы. Асандр взгляда не мог отвести от этой роскошной спины и ягодиц, подрагивающих от вожделения.
Он пощекотал Левкиппу под мышками, раздувая в ней похоть, провел ладонями по грудям, а потом, словно музыкант на струнах кифары, заиграл пальцами по ее нежному животу, лаская все впадины и припухлости. Левкиппа уже пылала, и тогда левая рука его перевалила последнюю мощную гряду плоти и прикоснулась к лобку в курчавых волосах, а правая защекотала анус. Левкиппа изнемогала, но лишь когда судороги страсти стали сводить ей тело, и Асандр почувствовал, что он слабеет, он чуть раздвинул руками тяжело содрогающиеся половинки ее зада и вогнал. От чудовищной боли, раскроившей ее, она закричала, подалась вперед, пытаясь освободиться, но он настиг ее и острым лемехом плуга принялся вспахивать тучную землю. Левкиппа хрипела, как молодая кобылица. Слезы выступили у нее на глазах, она стала опадать в объятиях Асандра, и уже не кричала, а только приглушенно постанывала, закусив простыню. В этой боли, ломающей тело, она нашла какое-то новое наслаждение, отличающееся от обычного щадящего угождения плоти, уже притупившегося в ощущениях.
Наконец Асандр кончил, переводя дух, и Левкиппа бессильно упала на ложе.
Крепкие мужские руки приподняли ее и опустили на постель. Асандр чувствовал жалость к насладившей его женщине и одновременно гордость за то, что он победил ее. Он налил в плоскую чашу вина, отпил сам немного и напоил любовницу, поддерживая ей голову ладонью. Левкиппа облегченно вздохнула и откинулась на подушку. Асандр лег рядом.
Так они лежали довольно долго, отдыхая,
Предутренняя любовь их была целомудренна. Юноша ощутил под собой отдохнувшее прохладное женское тело, и тихая нежность овладела им. Он целовал Левкиппе плечи, прекрасную свежую грудь, любовники сливались в звонких юных поцелуях, сжимали друг друга в объятиях, стремясь отдалить высшую минуту и тем еще больше разжигая себя. Наконец Левкина шепнула: «Хочу!» и тягостно задрожала.
Асандр приподнялся на руках, член его вошел во влагалище, раздвигая упругое тело. Левкиппа жадно обхватила руками любовника сзади, прижимаясь к нему, и задвигалась низом живота.
Миг удовлетворения наступил быстрее, чем они ожидали. И тогда они поняли, что насытились. Утро приходило с моря. Тянуло свежестью.
Царица вздохнула. Снова просыпалась она одна. Ночь не облегчила ее тоски. Она откинула простыню и посмотрела на свое большое полнеющее тело. Молодая пышная плоть, увядающая от тоски. Лучше быть рабыней, чем женой старого царя. Пиршественное ложе не приносит утешения, если за ним не следует ложе Эроса.
Асандр… Страсть к юному пасынку истерзала мачеху. Она почувствовала такое жгучее желание, что села на постели.
И едва сдержалась, чтобы не сделать себе это самой… К такому облегчению часто прибегала тоскующая Левкиппа.
Но она сдержалась.
Пусть это случится. Пусть позор и яд, но это должно случиться.
И царица поняла, что сегодняшний сон сделает вещим.
Хосров-хан
(Персидская повесть)
Вечером того дня, когда его оскопили, он почувствовал облегчение. Боль оставляла его, вытекая по капле, как кровь, и тело заныло той же усталостью, какой ныло оно после любви. Он нашел на небе свою звезду и хотел спросить: «За что?», но спросил: «Что осталось неоскопленным?» Он знал по-персидски, по-турецки и по-грузински, знал счет, лошадей и оружие. Новое имя его было — Хосров.
И скоро у того, по чьему приказу его охолостили, появился слуга, знавший счет, лошадей и оружие и умевший перевести с грузинского на персидский.
Тело его осталось стройным, как прежде, но лицо оголилось, юношеский пух сошел с него навеки, а глаза, казалось, заблестели по-женски. Чтобы помочиться, не присаживаясь унизительно на корточки, Хосров теперь всегда носил в складках чалмы серебряную трубочку, увитую стихом из Хафиза:
Если меж пальцев ушли наслажденья — значит, ушли. Если могли мы терпеть униженья — значит, могли.Шах-ин-шах полюбил его беседу и расторопность и однажды Хосров стал Хосров-ханом. Он ведал тем, что нужно было пересчитать в Персидской державе, и вел счет без устали, но вдруг стал так грустен, что шах, печалясь о веселости его, спросил, чего ему хочется.
«Я хочу въехать в Багдад на белом жеребце», — ответил Хосров.
Царь царей подумал и назначил его начальником войска, три года осаждавшего Багдад. Войско же смеялось, что полководцем им прислан евнух, и осажденные персами смеялись над тем же на высоких стенах, но дервиш — прорицатель с бородой черной, как вяленая слива, сказал: «Молчите, дети псов, ибо если вы не в силах овладеть Багдадом, как он женщиной, то кто еще введет вас в этот град, кроме скопца?»