Верноподданный
Шрифт:
— Ах так, все уже ушли. — Она самодовольно рассмеялась. — Я сразу смекнула, какие такие срочные дела у вас на фабрике.
Дидерих состроил вызывающую мину.
— Ну, а вы? Что вас привело к нам сегодня? Убедились, что я не так уж плох? Конечно, ваш Вольфганг… Не каждый сумеет опозориться так, как он на процессе.
Густа возмутилась:
— Помалкивали бы. Вам никогда не дотянуться до такого благородного человека, как Вольфганг.
Но глаза ее говорили другое. От Дидериха это не укрылось; он возбужденно
— С вами он не торопится! Знаете, что вы для него? Горшок с колбасой и капустой, он предлагает мне помешивать его!
— Лжете, — с убийственным презрением бросила Густа; но Дидерих не оробел.
— С него мало, видите ли, колбасы и капусты, что в горшке… Сначала он думал, что вам достался миллион. Ну, а пятьдесят тысяч марок для такого аристократа не приманка.
Густа вскипела. Дидерих даже попятился — так она разбушевалась.
— Пятьдесят тысяч? Да вы что, спятили? Этого еще не хватало — выслушивать такие бредни! Когда в банке у меня в надежных бумагах триста пятьдесят тысяч! Пятьдесят тысяч! Да вы знаете, что я могу упечь всякого, кто распускает обо мне такие возмутительные слухи!
В глазах у нее стояли слезы. Дидерих бормотал извинения.
— Ах, оставьте! — Она вынула носовой платок. — Вольфганг хорошо знает, что получит за мной. Но вы-то, вы! Поверили бессовестным россказням и совсем обнаглели! — вскрикнула она. Ее пухлые розовые щеки дрожали от гнева, вздернутый носик побелел.
Дидерих овладел собой.
— Из этого вы можете только заключить, что вы мне и без денег нравитесь, — нашел он довод в свое оправдание.
Густа закусила губу.
— Кто вас разберет? — сказала она, бросая на него исподлобья капризный и неуверенный взгляд. — Для таких, как вы, и пятьдесят тысяч деньги.
Он решил, что разумнее промолчать. Она достала из своей позолоченной сумочки пушок и пудру.
— До чего же я разволновалась. А все из-за вас. — Но ее уже снова разбирал смех. — Ну, а чем еще замечательна ваша так называемая фабрика?
Он важно кивнул.
— Известно ли вам, на чем вы сидите?
— На мешке с тряпьем!
— Да, но на каком! В этом самом углу, вот за этими мешками, я застукал однажды рабочего и работницу в ту минуту, когда они… догадываетесь? Конечно, оба тут же вылетели вон, а вечером, да-да, в тот самый вечер… — в глазах его появилось выражение мистического ужаса, — парня застрелили, а девка сошла с ума.
— Это был… Ах, боже мой, это был тот рабочий, который задел часового?.. И за мешками…
Взгляд ее скользил по мешкам, точно искал на них следы крови. Густа в страхе придвинулась к Дидериху. Оба вздрогнули и посмотрели в глаза один другому: из них глядел один и тот же бездонный омут — не то похоть, не то безумие. Они со свистом дышали друг другу в лицо. Густа на секунду закрыла глаза — и оба рухнули на мешки, скатились с них, сплелись в тесном
Густа первая выбралась в полосу света. Дидерих хотел удержать ее за ногу, но она лягнула его в лицо и с шумом выскочила из-за мешков. Дидерих благополучно вылез вслед за нею; пыхтя, стояли они лицом к лицу. Грудь Густы и живот Дидериха бурно колыхались. Первая обрела дар слова Густа.
— Для таких забав поищите себе другую! И как только я могла допустить! — И, свирепея: — Я же вам сказала: не пятьдесят, а триста пятьдесят тысяч!
Дидерих двинул рукой, как бы в знак раскаяния. Густа вскрикнула:
— Ох, и на кого я похожа! Вы думаете, я в таком виде пойду по городу? — Он опять испуганно посмотрел на нее и растерянно улыбнулся. — Неужели у вас нет щетки? — Он послушно отправился за щеткой. — Только смотрите, чтоб ваши сестры не проведали. А то завтра весь город будет судачить обо мне.
За щеткой идти пришлось в контору. Когда он вернулся, Густа сидела на мешке, уткнувшись лицом в ладони, и сквозь ее милые пухлые пальчики капали слезы. Дидерих остановился, послушал ее всхлипыванья и неожиданно заплакал сам. Он заботливо чистил щеткой ее платье и тихо приговаривал: «Но ведь ничего особенного не случилось!» Она встала.
— Еще чего не хватало! — произнесла она, иронически оглядев его с ног до головы.
Дидерих расхрабрился.
— Вашему уважаемому жениху незачем знать об этом, — сказал он.
— А пусть себе знает! — вырвалось у Густы, но она тут же прикусила губу.
Озадаченный Дидерих продолжал орудовать щеткой; пока он чистил свой костюм, она одергивала на себе платье.
— Пойдемте! — сказала она. — Теперь не скоро меня потянет к вам на фабрику.
— Кто знает, — ответил он, заглядывая ей под шляпку. — Пять минут назад я еще поверил бы, что вы любите Бука, а сейчас ни на грош не верю.
— Напрасно! — воскликнула Густа. И, не переводя дыхания, спросила: — А к чему здесь эта штука?
— Это песочник, — объяснил он, — тряпье проходит через желоб, а пуговицы и все прочее застревают в песке. Видите? Рабочие, конечно, опять не очистили песок.
Кончиком зонта она поковыряла в песке.
— За год у нас накапливается несколько мешков отбросов, — прибавил Дидерих.
— А это что? — спросила Густа и, быстро нагнувшись, подняла что-то блестящее. Дидерих вытаращил глаза:
— Бриллиантовая пуговица!
— Бриллиант настоящий. — Она полюбовалась игрой камня. — Если вам часто попадаются такие пуговки, то ваше предприятие не так уж убыточно.
— Придется, конечно, вернуть, — неуверенно сказал Дидерих.
Она рассмеялась:
— Кому? Отбросы-то ведь ваши!
Теперь и он засмеялся.
— Да, но не бриллианты. Мы дознаемся, откуда эти лоскутья.