Верность
Шрифт:
Когда самолёт приземлился и пассажиры начали выходить, я сразу заметил Аллу. Я знал её и до этого. Это была высокая, красивая, сильная женщина. Чувствовалось, что она когда-то занималась спортом.
– Где он? Что с ним? Он живой? – сразу осыпала она меня вопросами.
– Да, живой.
– Ты правду говоришь? – спрашивала она, вглядываясь в мои глаза в попытках найти в них более честный ответ.
– Да, правду говорю. Вот я в двенадцать часов ночи выезжал оттуда, он был живой.
– Ты врёшь?
– Нет…
Сели в машину.
– Расскажи,
Я извинился. Объяснил, что только со слов могу говорить, поскольку целый день то на рыбалке был, то спал, то потом индусам фильмы крутил, и только вечером я зашёл к нему.
– Он тяжело дышал. Только посмотрел на меня и кивнул. Я сказал, что еду в Вайзак. Он мне снова кивнул. Вот и всё, что я могу сказать.
Так мы ехали и разговаривали. Я пытался её отвлечь, рассказывал, что вот, например, посёлок Балимела, что там есть и как.
Тем временем наступил вечер. Темно, едем по джунглям. Последний перевал переехали, стали спускаться в долину. Дороги там узкие, поэтому машины, когда встречаются, сигналят из-за поворота друг другу. Та, которая идёт на спуск, обычно прижимается к скале, а та, которая на подъём, – проходит. Так и сейчас было. По свету от фар видно: где-то за поворотом идёт машина. Посигналив друг другу, мой шофёр остановился. Тот выезжает из-за поворота и тоже останавливается напротив. Я вижу, что это наш ГАЗ-69. Ещё удивился, чего это он здесь в темноте едет в сторону Вайзака, ведь обычно выезжали с утра.
Я вышел из машины, хотел спросить у шофёра, и вдруг вижу, что задний борт открыт… Видимо, Алла, жена Дворова, тоже заметила это или почувствовала… Ночь, темнота, джунгли – и крик.
В том крике соединились и любовь, и горе, и страдание из-за невыносимой боли, а главное, из-за безысходности и невозможности ничего исправить. Никогда не слышал, чтобы люди так кричали. Этот крик заглушил звуки работающих моторов, да и всё остальное, что было в тех тёмных джунглях… Я не робкого десятка, но у меня по спине побежали мурашки…
Алла пыталась выйти из машины, но, очевидно, натыкаясь на темноту джунглей, опять откидывалась на сиденье. И так одну попытку, вторую, причём всё это время она кричала мне, что я её обманул, что я ей врал, и почему не сказал сразу, что он уже мёртв…
В это время подъехали ещё две машины, на которых был доктор и наши специалисты Геннадий Груничев и Володя Коваленко, который считался у нас руководителем.
Алла сделала очередную попытку выйти из машины. На этот раз у неё получилось. Для неё это было так же трудно, как и пройти сквозь стену. Она преодолела эту стену, вышла и обратилась к Геннадию:
– Кто был, когда он умирал?
Геннадий опешил, но тихим спокойным голосом стал говорить:
– Алла, Алла, успокойся, я всё расскажу.
– Кто был, когда он умирал? – снова повторила она, чётко разделяя каждое слово.
– Алла, мы все были там. Я был, я всё знаю, я видел всё, я всё тебе расскажу…
– Как это
– Алла, успокойся.
В это время подошёл врач, сделал ей укол. Она как-то сразу обмякла, посмотрела на врача и тут же склонила голову Геннадию на плечо, издала тяжёлый вздох и начала рыдать.
Геннадий её придерживал, говорил какие-то слова мягким спокойным голосом.
Только я отошёл, как вижу, что Володя Коваленко, наш руководитель, падает. Я успел его подхватить и посадить на камень. Подозвали врача, врач и ему сделал укол.
– Пани, – сказал я своему шофёру.
Это на языке Ори – воды.
Он подал мне воду, я открыл бутылку, дал Володе глотнуть, и он пришёл в себя. Доктор и Геннадий взяли Аллу под руки и посадили в машину.
Подняв Володю, я тоже проводил его к машине.
Они уехали. Впереди ГАЗ-69 вёз Дворова, за ним «Амбассадор», в котором сидела его жена, и третий джип – сопровождающий.
Я остался один стоять в джунглях. Один, вместе с шофёром. И вдруг опять отчётливо услышал тот крик, воплотивший в себе всё и сразу… Столько любви и одновременно страданий в нём было…
То ли мне это просто послышалось, то ли это далекое эхо отразилось и вернулось сюда. Я ещё постоял в густых, сплошных, тёмных джунглях. Затем достал сигарету, закурил и почувствовал, что у меня где-то в левой стороне груди стучит по-особенному. Как будто боль утраты передалась мне от Аллы…
По неосторожности
Уже час торчу в пробке… И никаких шансов выбраться пока нет. Скоро вообще будет в Питере не протолкнуться…
Включил приёмник, настроился на «Эхо Москвы». В последних известиях сообщают, что чемпиона мира по смешанным единоборствам Мирзаева, убившего студента, освобождают под залог в сто тысяч рублей. Судья сочла возможным освободить его, так как убийство было признано совершённым по неосторожности. А значит, Мирзаеву грозит максимум два года. Потому его и выпускают из-под ареста.
Я не знаю, прав судья или нет. Выступают многие: эсэмэски шлют в защиту, по телефону разные мнения высказывают. Даже адвокат Барщевский даёт интервью, что, дескать, надо было у Мирзаева после того, как он убил этого самого студента, спросить: хотел он убивать или нет. Если не хотел убивать, то признать убийство совершённым по неосторожности. И какая-то экспертиза якобы доказала, что когда Мирзаев ударил Агафонова кулаком, то тот упал, специально выбрав место так, чтобы головой удариться об асфальт. В результате чего он и скончался… Но это всё юридически… Народ высказывает собственное мнение. Кто за, кто против. И вообще непонятно, что такое осторожность, а что такое неосторожность. И если человек при всём при этом обладает титулом чемпиона мира, да ещё и по смешанным единоборствам, то здесь уже не об осторожности должна речь идти. А о применении оружия. Осторожность – это значит то, что надо было убегать от конфликта. Почему я применяю слово «убегать»?