Верность
Шрифт:
— А где же Лиля? — громко спрашивает Абросимов.
Где, где Лиля? На другом прессе. Ой, хитрый Федор Данилович! Он думает: раз Лиля, так и побежит Илюша со всех ног делать прессформу… Глупость какая… А Лиля как раз на другом прессе. И ничуть не жалко, что на другом. Потому что главное — не в этом…
А главное — что? Илюша, наслаждаясь, опять смотрит свой чудесный сон-явь, где все присутствуют вместе: Лиля, Федор Данилович, прессформа, Абросимов…
— А где же Лиля? — спрашивает Абросимов, оглядываясь.
— А ее попросили за оператора на пульте подежурить, — отвечают девчата, — сейчас придет.
…Ну
Его суетливости как не бывало. Движения подобранны и ловки, голос неторопливый, на каких-то особенных торжественных интонациях; лицо выражало предельный интерес к тому, что говорили спутники. При этом Федор Данилович как-то очень почтительно и в то же время не теряя достоинства наклонял голову, слушая. Все в нем указывало на исключительную поглощенность одним только делом, как будто не было вокруг ничего — ни цеха, ни работающих девушек, ни Абросимова…
Старший из гостей, широкоплечий, с черной аккуратной бородой, указывая на катушку, сказал что-то требовательно и строго. Федор Данилович возразил, и Сергей заволновался: о чем они заспорили?
Гости шли прямо на него, направляясь к выходу. Сергей отступил за пресс, в тень. Федор Данилович без пальто вышел вместе с ними. Вернулся он через несколько минут, зябко передергивая плечами; не замечая Абросимова, прошел к прессу, на котором висела записочка Илюши. Остановился там, оглядываясь, кого-то ища глазами, наверное, его, Абросимова. Потом наклонился над Илюшей, посмотрел в лицо. Выпрямился и прямо, пристально и спокойно встретил глаза подходившего Сергея.
Они стояли с минуту, молча и серьезно смотря друг на друга.
— Возмужал, — негромко произнес Федор Данилович, — ну, давай поцелуемся, что ль?
Он обнял Сергея, поцеловал в губы, потом толкнул в плечо и потупился. Постоял так, хмурясь, затем, оживившись, обернулся к спящему Илюше, кивнул:
— Жалко будить… Днем — работа, вечером — учеба, а там танцы, свидания… беда! Ну, теперь ты приехал — дадим укорот. Поженить их!
И выразительно посмотрел на Сергея, как бы приглашая оценить решение, пришедшее к нему после долгих раздумий.
— Что ж, — засмеялся Сергей, — если требуется официальная виза начальника цеха, я не против. Только вряд ли они в ней нуждаются…
— В том-то и дело, — хитро-сокрушенно качнул головой Федор Данилович, — сие, как говорят, от нас не зависит…
Он повернулся к работнице, стоящей у пресса.
— Настя, не будем его трогать. Пусть спит. Зови контролера и начинайте.
Настя Рукавишникова держала в руках записочку Илюши. Полные ее губы были сложены насмешливо.
— Ишь ты, «работнице», написал. Тоже мне! Вроде фамилии не знает. В списке-то стоит…
— Очень нужны ему ваши списки, — буркнул Федор Данилович, — ну, пошли, — сказал он Сергею, — принимай цех.
И сразу как-то весь насторожился, воинственно приподнял плечи; беспокойно и сердито посматривая по сторонам, пошел вслед за Абросимовым.
— Товарищ директор, а, товарищ директор! Проснитесь! Федор Данилович сейчас придет. Ой, опоздаю
Жалобный голос девушки… Что за чертовщина? Где он? Степан Ильич сбросил ноги с дивана и, согнувшись, сел, отвернув лицо в сторону. Сознание, что он уснул, глупо, малодушно уснул, ошеломило его. Стыдясь своего помятого лица, растрепанного вида, — рубашка, о ужас, вылезла из-за ремня! — Степан Ильич воровски, отворачиваясь всем корпусом, пытался одновременно заправить рубашку и достать из кармана носовой платок. И оттого, что это никак не удавалось сделать, в нем закипело раздражение. Чего она здесь стоит, эта девчонка?
— Ну, прекрасно… Пришел и пришел… — забормотал он, силясь сообразить, зачем в такую рань пришел Федор Данилович.
И вдруг все вспомнил. И словно желая дать понять, что ничего особенного нет в его растрепанном виде, — от нее, этой девочки, до него, директора, дистанция, знаете ли, огромного размера — Степан Ильич чужим, металлическим голосом произнес:
— Я же вам приказывал, — это слово он проговорил с особенным наслаждением, — я же вам приказывал разыскать его еще ночью, — и поднял беспощадные, холодные глаза…
И вдруг выражение властной решительности сошло с его лица, и оно стало смешным: мирным, старческим, растерянным. Степан Ильич медленно поднялся и, опустив руки, часто заморгал…
— Вы… что… тут?
Перед ним стояла «спасительница программы»!
Храбрая девушка, она открыто и весело смотрела на директора. Наступило утро, теперь она его не боится!
— Товарищ директор, Федор Данилович сейчас придет.
— Подождите, — Степан Ильич тер пальцами лоб. — Вы, собственно, что же, на пульт перешли?
— Нет. Это я один раз. Сегодня уже Соня будет. До свидания, товарищ директор. Сводки на столе.
Тряхнув косичками, Лиля выбежала из кабинета.
Степан Ильич стоял в позе человека, думающего над трудной задачей. Она дежурила всю ночь здесь, за перегородкой! Но на ней была белая блузка, а теперь, как в цехе, синий рабочий халат. Поэтому он ее не узнал?
Степан Ильич никогда не ходил на диспетчерский пульт. Он привык знать, что сидит за перегородкой девушка и звать ее Соня. И все.
Степан Ильич огорченно побрел к креслу. Нет, это очень плохо, что он ее не узнал. Фу, а как повысил голос, как посмотрел на нее! Разве ее вина, что не разыскала Фролова? Спал, наверное, где-нибудь… Дежурный по заводу называется! Вот он сейчас всыплет этому дежурному!
Степан Ильич, хмурясь, придвинул к себе сводки. Ночные смены поработали хорошо. Так, это приятно. А это что? Ага, докладная записка.
«Докладываю вам, что прессформу крышки тракторной катушки сегодня ночью сделали. Прошу отметить сознательность и умение слесаря Глазнева. Хочу напомнить вам, товарищ директор, чтобы вы обращали более серьезное внимание на докладные записки. Больше недели назад я просил (докладная у вас) отметить в приказе по заводу рабочих Овчинникову и Глазнева за втулки. Но до сих пор вы молчите, чем ставите меня в неудобное положение перед рабочими. Их надо поощрять все-таки, что у нас слабо практикуется. Чья тут вина, я не знаю, только замечу, что на соседнем заводе гораздо лучше в этом отношении.
А мы ведь, кажется, живем в одном государстве.