Верну любовь. С гарантией
Шрифт:
— Просто здорово. Саш, спасибо тебе за все.
— Всегда пожалуйста, — ответствовал он галантно. — Заходите, если что.
— Спокойной ночи.
— Ага. И тебе того же. Ну, я пошел? — Он деликатничал — не хотел первым вешать трубку. Катя ему помогла:
— Все. Пока. — И нажала на отбой.
Он думал, что придется долго рассуждать, взвешивать, так что вряд ли удастся принять какое-либо решение к утру. Но решение пришло почему-то очень быстро, еще когда он ехал в такси. Поднявшись к себе, он хотел было сразу звонить — наверняка Лина еще не спала, — но потом рассудил, что такая поспешность ни к чему: раз уж он так легко согласился, то она так же легко может сбросить цену. Нужно изобразить душевные терзания,
— Рома, мне сейчас разговоры разговаривать некогда. У меня в восемь первый пациент. Ты все хорошо продумал?
— В общем… ну… да. Сначала…
— Давай не по телефону, хорошо? — быстро перебила она — раздражаться глупости этого плейбоя у нее не было сейчас времени. Решил обсудить план убийства по телефону! Впрочем, мозгов у него никогда не было. Только смазливая мордочка и бесценное достояние в штанах.
— В два я пойду обедать, ты знаешь куда, — приветливо проговорила она в трубку. Ссориться, когда он сам так облегчает им задачу, не было смысла. Хорошего мальчика нужно поощрять. — Ты меня понял, Ромчик? Подходи туда, там и поговорим.
— Хорошо.
Он задумчиво повертел мобильник в пальцах. Вот так. Теперь он уже не может отказаться. И внезапно все, что виделось таким простым и легко выполнимым, показалось невозможным. А вдруг он слишком слабо ее ударит и она закричит? Переполошит весь дом. Или, наоборот, ударит слишком сильно и она умрет сразу? Тогда это будет уже не несчастный случай и ему не заплатят. Э, нет, господа хорошие! Деньги он должен получить в любом случае, если она умрет. Захлебнется там или сразу концы отдаст — они должны ему заплатить. Так он и скажет Лине. Точно. Это правильное решение. Он облегченно вздохнул и даже повеселел.
Только как ее вырубить? Нужно найти что-нибудь подходящее… Бейсбольной биты, которая так часто фигурирует в кино, у него никогда не было. Да и куда спрятать такую здоровенную дуру? А вот если молоток… Роман Юшко достал с антресолей фирменный чемоданчик с инструментами. Он купил его тогда же, когда и квартиру, в припадке хозяйственной деятельности, но так ничем и не воспользовался. Если что-то ломалось, он приглашал мастера, резонно полагая, что чинить кран должен специалист по кранам. Вот только молоток он, пожалуй, употребил пару раз — чтобы забить гвоздь, смешно кого-то звать. Молоток был аккуратный, небольшой и ловко сидел в руке. Нужно немного потренироваться.
Он прошелся по комнатам, ища что-нибудь такое, что по крепости и форме напоминало бы человеческую голову. Как назло, ни один предмет для этой цели почему-то не подходил. В кухне взгляд его остановился на кастрюле. Нет, тоже не то. Во-первых, металл, во-вторых, грохот будет на весь дом. Где-то он слышал, что кости черепа очень хрупкие, особенно в височной части. Там проломить голову легче всего. Поэтому категорически нельзя бить в висок. Крепче всего, кажется, на макушке. Соболева почти всегда на высоких каблуках. Он представил ее рядом и замахнулся молотком. Нет, попасть точно в макушку не получится, разве что если она нагнется. А если не нагнется? На каблуках она очень высокая. Нужно, чтобы она была в какой-то другой обуви. Она сама говорила, что ездит на выходные куда-то за город. Значит, нужно пригласить ее на прогулку. Например, за подснежниками. Очень романтично. Тогда она наденет кроссовки. Сейчас, правда, еще холодно и подснежников, наверное, и в помине нет… На чем же все-таки потренироваться? А, конечно! Как это он сразу не вспомнил! У него же есть старая боксерская груша… Точно! Он снова залез на антресоли, нетерпеливо выгребая оттуда все, что жаль было выбросить, но не хотелось держать на виду — старые туфли, спортивную сумку, набитую вещами, уже вышедшими из моды и не помещавшимися в шкафу, коробки с древними видеокассетами, которые
Груша оказалась в самом дальнем углу. Ее покупала еще мать. Он протер пыльные бока мокрой тряпкой и поискал глазами какой-нибудь крюк. Приладить ее к кронштейну карниза, что ли? Однако он тут же и передумал. Стоять перед окном и бить молотком по груше ему не хотелось. В конце концов он снял со стены свое фото и крепко привязал грушу к гвоздю. Нижний конец растяжки прикрепил к батарее. Вышло кривовато, но прочно. Высота как раз получилась что надо. Он размахнулся и ударил. Молоток шмякнул о старую вытертую кожу почти беззвучно. Это его обрадовало. Он перехватил ручку — молоток был легким и удобным. Он ударил снова, сильнее. Звука и на этот раз почти не было, а вот старая кожа не выдержала и прорвалась. Уже не жалея груши, которая была безнадежно испорчена, он нанес серию ударов. Глазомер у него был хороший, и удары ложились кучно. Дыра на груше все увеличивалась. Он потрогал место разрыва. Кожа была хорошая, прочная. Он вспомнил, как в детстве молотил эту грушу — сильно, не жалея, вымещая всю свою злость на безденежную жизнь, на хорошо одетых одноклассников, на учителей. Груша выдерживала все. Правда, он бил в перчатках, а они все-таки мягче молотка. Его осенило. Конечно, если он хряпнет Соболеву этой железякой, такой с виду легкой и небольшой, но все-таки железякой, то наверняка проломит ей череп. А этого ни в коем случае не должно случиться. Значит, нужно чем-то смягчить удар. В аптечке имелся эластичный бинт, и он аккуратно обмотал головку молотка, а лишнее обрезал. Чтобы бинт не размотался, снизу он закрепил его скотчем. Повернув грушу другой, неповрежденной стороной, он с силой ударил. Звука почти не было, не оказалось и дыры. Потренировавшись еще немного, он решил, что полностью готов.
В два часа, как и договаривались, он подъехал к кафе. Лина как раз заканчивала обедать.
— Подожди меня на улице, — велела она.
Это было правильное решение. Он ни за что не стал бы разговаривать с ней в кафе, тем более показывать молоток. Ощущение, что их подслушивают, вернулось. Он с облегчением уселся обратно в машину. Через минуту вышла Лина и устроилась рядом.
— Поехали, — сказал Юшко своей спутнице. — Я хочу тебе кое-что показать.
Наружное наблюдение — штука дорогостоящая. Наружников постоянно не хватает. Поэтому встреча Романа Юшко и Эвелины Даугуле не была нигде зарегистрирована, а уж тем более никто не услышал их беседы.
— Я тебе не нравлюсь?
— Очень нравишься. Но я замужем.
Нарциссы. На каждом свидании он дарил ей розы — и только розы. Дурацкие голландские красные розы — эмблемы любви. Перевязанные золотыми ленточками. Как на похоронах. А тут вдруг нарциссы. Белые. Кажется, мама называла их поэтическими. Пахли они одуряюще.
— Ты что, очень любишь своего мужа? Что-то я его ни разу не видел.
Она спрятала лицо в цветы.
— А тебе хотелось бы с ним познакомиться?
— Просто мне кажется, что он тебя не слишком балует своим вниманием.
— Допустим, и я его не обожаю. Да и он меня тоже, тут ты прав.
— Так что, у меня есть шанс?
— Шанс есть у всех. Даже у тебя, — дерзко ответила она. Ветер трепал рыжую прядь, сдувал с ее головы капюшон. — А все-таки чувствуется весна, — проговорила она, пряча подбородок в нежный мех.
Он сразу же ухватился за эту фразу.
— А давай завтра съездим в лес? Уже есть подснежники. Побродим, погуляем…
Она бросила рассеянный взгляд на голые деревья сквера, мимо которых они проходили. Вряд ли в лесу есть подснежники. Но он зовет ее за город. Значит, они приняли какое-то решение. Решили, что за городом убивать ее будет легче? Она вспомнила свой недавний сон, как тонула в пруду, и, чтобы он не заметил испуга в ее глазах, снова опустила лицо в цветы. Нет, туда, где есть какой-нибудь водоем, она ни за что не поедет.
— Я завтра работаю.
— Завтра же воскресенье! Раз в году, за подснежниками… весенний лес…