Вернуть Онегина
Шрифт:
Сначала она, испытывая неподдельный испуг, не давалась – хотя, что такого сделала бы мать с двадцатилетней дочерью, если бы узнала? Ровным счетом ничего. Да и была ли она настолько несведуща, как казалась? В конце концов, презрев ради любви приличия, Алла Сергеевна уступила его умоляющим глазам и даже обнаружила в затаенном дыхании и судорожной оглядке на дверь особое острое волнение. Обеспечив себе задвижкой торопливую возможность одернуть одежду и вернуть лицам пунцовую непринужденность, они включали проигрыватель и, создав пятой симфонией Бетховена иллюзию культурного и благопристойного досуга, второпях, по-воровски, стоя, сидя или другим приспущенным образом исполняли тему любви,
Это теперь Алла Сергеевна знает: то, что она тогда приняла у него за избыток любовной энергии, оказалось прощанием. Сашка изводил напоследок ее и себя, да так что после каждого забега они напоминали загнанных лошадей.
«Санечка, какой ты у меня сладкий…» – не в силах пошевелиться лепетала она, рассчитывая облагородить их прозаичную животную испарину возвышенным диалогом душ. Но он, не желая углубляться в цветущий сад ее души, принуждал ее снова и снова, и она, изнуренная очередным натужным марафоном (заплывом, если судить по лужам пота, в которых они плавали), переставала испытывать удовольствие, цепенела под ним и, терпеливо перенося его необыкновенное затяжное усердие, с удивлением обнаруживала, что любовные утехи могут утомлять и раздражать.
Кто знает, с какой целью устроил он эту разнузданную оргию: то ли из желания запастись ее ароматом, пропитаться ее п`oтом, запомнить на всю оставшуюся жизнь ее тело или, напротив, довести ее и свои ощущения до отвращения, чтобы притупить им боль будущего расставания. Уже потом, задним числом она разглядела в его поведении то, чему не придала тогда значения: непривычную для него тень беспокойного смущения, этакую раненую щепетильность. Словно он переживал, что так бурно и беззаветно изменял с ней своей будущей московской невесте, которую к тому времени уже присмотрел. Иначе чем объяснить беспорядочные перепады его настроения, принятые ею за переживания по поводу неких неприятностей.
«У тебя что-нибудь случилось?» – проницательно спрашивала она, заглядывая ему в глаза.
«Нет, нет, все в порядке!» – отвечал он, торопясь спрятать ее кареглазое сочувствие у себя на груди.
Теперь-то она знает, как выглядит мужчина с симптомами двусторонних угрызений совести – как нервная женщина накануне месячных. В антрактах он без особого рвения помогал ей разбирать учебный материал, неохотно обсуждал их будущее, а на ее вопросы о нем торопливо и уклончиво отвечал: «Посмотрим, посмотрим…». Она подарила ему светло-серый тонкой шерсти пуловер и продемонстрировала свои обновки – демисезонное, приталенное, с прямыми плечиками, накладными карманами и кушаком пальто черной, короткошерстной породы; костюм из тонкой, гладкой, светло-серой ткани, в котором она выглядела строгой недотрогой; платье из джерси – глухой пьедестал переливчатого, неуловимо-вишневого оттенка для ее стройной шейки и русой россыпи волос. Кроме того, приложила на себя три блузки из натурального шелка – белую, голубую и кремовую.
Она меняла наряды, а он сидел, скомкав на коленях мягкий подарок и обратив на нее странное, застывшее, без признаков радости лицо, и когда она закончила показ, он встал, крепко обнял ее и так стоял, ни слова не говоря. Она вывернулась и, взглянув на него, тревожно спросила:
«Что, не понравилось?»
Он снова прижал ее к груди и ответил поверх ее головы глухим неживым голосом:
«Очень понравилось, очень! Ты настоящая умница!»
Она снова вывернулась и спросила:
«У тебя точно все в порядке?»
«Точно, точно!» – торопливо заверил он.
Возможно, будь она тогда такой, как сейчас, она смогла бы, вооружившись
За все время он так и не появился с ней у кого-либо из своих друзей. На перроне он пронзительно посмотрел ей в глаза, нервно поцеловал и, не оборачиваясь, поднялся в вагон. Там, в окне еще некоторое время плескалась его рука, пока не тронулась и не растаяла.
«Прощай, прощай…» – торопились мимо нее бессердечные колеса.
«Не плачь, не плачь…» – советовали ей мерзлые стыки.
«Не плачь, не плачь, прощай, прощай…» – простучал последний вагон и оставил ее одну посреди огромного запутанного мира, забыв предупредить, что стрелки судьбы уже переведены и готовят каждому из них новые пути, которые отныне, порой пересекаясь, никогда больше не сольются в один.
17
Если не брать в расчет физиологию, чье ежесекундное разрушительное усердие нам ничего, кроме печали не добавляет, то от нас будущих мы в настоящий момент жизни отличаемся только отсутствием ясных сведений относительно этого самого будущего. Также неоспоримо и очевидно, что сделавшись настоящим и оказавшись в одном купе с физиологией, проявленное будущее, имея в отличие от времени возможность двигаться не только вперед, но и назад, может как углублять наши морщины, так и разглаживать. Неудивительно, что даже теперь, находясь на безопасном расстоянии от того взрыва, который повредил начало ее жизненного пути и заставил искать обходные дороги, она не может без содрогания вспоминать ту варварскую косметическую процедуру, которую он ей уготовил.
Между тем прощание, о котором знал он и не подозревала она, затянулось, и полет московского змея над знойным островом ее чувства еще долго сохранял впечатление безмятежного парения. Виной ли тому его жалкое малодушие или малодушная жалость – теперь уже неважно. От него по-прежнему шли письма – непривычно лаконичные и в два раза реже обычного. «Занят! – торопливо, на ходу объяснял он по телефону. – Потерпи, потерпи!» И она терпела. А разве могла она вести себя по-другому после тех ошеломительных доказательств верности, которые он незадолго до этого ей представил? Что ей оставалось, кроме как следовать его советам – ей, познавшей на пороге большой жизни благоухающий мир любовного чувства и совершенно незнакомой с вкрадчивым, мутноватым, тошноватым запашком его разложения?
Да, конечно, к тому времени она имела перед глазами опыт как с той, так и с другой стороны. Присутствуя на суматошно-радостных свадьбах своих сверстниц, она легко и охотно представляла себя на месте невесты, но рыдающие жалобы брошенных подруг при всем ее сочувствии никак до нее не доходили. А между тем влюбленным девушкам чтобы насторожиться, достаточно подметить один и тот же унылый и стойкий признак измены: это когда их ненаглядный дружок становится вдруг чрезвычайно и безнадежно занят.