Вернуть престол
Шрифт:
— Это нет, но иные… — Басманов осекся.
— Договаривай! — добавляя металла в голос, потребовал я.
— Димитрий Иванович, — Петр замялся, но решил продолжать. — Ты и ранее был чудной и непонятный, нынче же и вовсе, словно иной человек. Вот смотрю на тебя, так и ничего не изменилось, но ты, словно… и не ты вовсе.
— Я это, я! — стараясь быть спокойным, все же мне было сложно сконцентрироваться.
— Государь, я же с тобой, и верен крестоцелованию. Токмо… посмотрел я бумаги, что ты хранил и я забрал, — вот теперь взгляд чужой, не слуги, Басманов показывает себя опасным человеком.
— Сожги их! — сказал
Мы разговаривали, восседая на лошадях, что мерно ступали своими копытами по ярко-зелёной весенней траве. Рубится верхом я не смогу, тогда что?
— Я оказался, государь, на твоей стороне, но мне предлагали быть рядом с заговорщиками. Я был уверен в том, что ты еще станешь добрым царем, но немцев и ляхов ты привечал более, даже меня, который и сделал тебя царем. Коли я не перешел бы на твою сторону после смерти Бориса, так ты проиграл бы, — Басманов обернулся, видимо, машинально, ища поддержки у своих людей.
Пять боевых холопов, которые нас сопровождали, безусловно, были людьми Басманова. Нужно было это учитывать. И я не был ни разу мегасуперфехтовальщиком, чтобы рассчитывать одолеть пять опытных рубак. Все мое знакомство с мечами, саблями или иным холодным оружием, что длиннее сорока сантиметров, заключалось в полугодовом увлечении еще в юности кен-до. Когда сенсей учил не столько фехтованию, сколько науке не допустить оного, а уничтожить врага раньше. И это в данном случае не подойдет. Еще у меня у седла был приторочен пистоль. И я даже не знал, заряжен ли он. И, если не заряжен, то быстро сделать эту трубу с деревяшками оружием у меня не выйдет.
— Чего ты хочешь? — с нажимом спросил я.
Наступила пауза, в ходе которой я немного, но расслабился. Понял, что меня будут просто шантажировать и принуждать. Значит, пока еще жить буду.
— Не быть Петрушкой, а именоваться Петром Федоровичем. Стать первым воеводой над всеми войсками, иметь свой прибыток с царских земель, — сказал Басманов, дернул руку к сабле, но остановился.
— Что, Петр Федорович, за сабельку хватаешься? — говорил я с усмешкой. — Взял, значит, меня за вымя. Но, согласись я, что же получу взамен? Уговор должен быть обоюдным.
— А то, что есть я и мой полк, как и иные могут подчиниться, что есть пять десятков моих боевых холопов? Да и головою в нашем уговоре все же то, что, коли ты, государь, не пойдешь на сделку, то бумаги передадут Шуйскому, — Басманов ухмыльнулся. — Ты же знаешь, какая в тех бумагах крамола.
Я, конечно же, не знал, до догадывался. Видимо, Шуйский не во всем лжец, если судить по той истории, что я знал. Это он, после того, как убили Лжедмитрия, говорил о письмах самозванца и к литовским магнатам и к польским шляхтичам, но самое страшное для сознания православного, это то, что русский царь вел переписку с Епископом Римским. Значит, эти письма есть. И Басманов додумался не только их взять, но организовать таким образом, чтобы бумаги попали моим недоброжелателям, даже после смерти Петра Федоровича. Вот же… предки хитрозадые!
— Коли с тобой что случится, то бумаги так же окажутся у Шуйского или еще кого? — спросил я.
— И не только это, но и мое письменное свидетельство о том, что это ты убил Марину и после Дмитрия Шуйского, что подстроил так, что он ее насильничал. Такого бесчестия тебе не простит ни Мнишек, ни Шуйские, никто,
— А ты не боишься? — спокойно спросил я.
— А чего уже бояться, государь? Если я нынче лишу тебя головы, да привезу ее Шуйским, да передам все бумаги и видаком стану, расскажу, что ты сделал с Мариной, так уж, верное, буду осыпан милостью Василия Ивановича, — Басманов перекинул левую ногу и принял вызывающую, залихватскую позу в седле. — И еще, государь, ты разучился сидеть в седле!
Я не отвечал. Нужно было переварить ситуацию и понять, что именно нужно делать, в том контексте, чего от меня ждут. Я не злился, не испытывал каких-либо бурных эмоций, а продумывал модели поведения, как это называется, или называлось, в социологии, вычислял принципы своего ролевого ожидания. Или все же простое логическое мышление. Хочется ли мне, чтобы это чудо с черной бородой и непрактичными длинными волосами, указывало что и как делать мне, государю? Нет. Могу ли я что-то делать? Вновь, нет, если учитывать, что есть некий человек, который сразу после смерти или опалы Басманова побежит трубить на всю округу, что, мол, Димитрий все же латинянин, или предатель, который обещал сдать Московское царство польскому королю… кто там вообще правит? Вот, и выявляются пробелы в образовании. Нужно многое узнать.
— А что, если какие разбойники нападут, да вон в том лесе, — я показал рукой на лес, что начинался в километре от луга, в центре которого мы стояли.
— Тут, кабы, видаки остались, — Басманов покосился на свою свиту.
Понятно. Эти бойцы в курсе где и кто хранит те самые письма, из-за которых меня могут повесить на любом дереве. Тогда не так уж и все черно, есть просветы. Из пяти человек уж точно найдется тот, кого можно будет перевербовать. А пока соглашаемся.
— Уговор. Ты станешь главным воеводой, и тем, что ты говорил. Но и я требую: ты принимаешь за правду то, что я потерял память и рассказываешь мне обо всем, что знаешь, второе, никаких унижений меня и ты всегда, будь то на людях, или наедине, но мой раб, — сказал я и увидел в сияющих глазах Басманова торжество.
— На людях! — сказал он и спрыгнул с коня, плюхнувшись на колени и начиная отбивать поклоны.
Это сарказм? Да, нет же, он читал какую-то молитву. Я не стал ничего более говорить, но направил своего коня в направлении нашего движения.
Уже позже Басманов стал раскрывать свои карты. Самым главным стало то, что именно он вел переписку с неким Илейкой Муромцем, который должен быть как раз или в Туле, или же рядом с ней. И с этим человеком ранее было более трех тысяч казаков. Сколько казаков в Туле, Басманов не знал, но был уверен, что далеко не все три тысячи, иначе крик стоял бы уже на все царство.
Муромец выдавал себя за внука Ивана Грозного Петра Федоровича, несмотря на то, что у Федора Иоанновича не было детей вовсе [Илейка Муромец, видный персонаж смуты и командир в войске Болотникова, прибыл в РИ в Москву, по приглашению Лжедмитрия на следующий день после государственного переворота Шуйских]. При этом, полк стрельцов, который был под командованием Басманова , так же получил приказ выдвигаться в Тулу.
— Все знают, что мы идем в Тулу. Так что стоит Шуйскому устроить засаду? — спросил я.