Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник)
Шрифт:
– Что?! – громко переспросил Новиков
– Конец примите!
– Что? – снова не понял Сергей.
– Веревку ловите, караси сухопутные! – весело пояснили с борта.
– Фонарь свой отверни, не видать ни черта! – зло крикнул Новиков в ответ.
Когда просьба, пусть и не совсем вежливая, была выполнена, Слава мысленно присвистнул – самолет, который ему наконец удалось разглядеть, впечатлял! Не самая маленькая лодка, в которой, особо не толкаясь локтями, сидели четверо, на фоне воздушного корабля казалась щепкой. В длину его пятнистая туша достигала метров двадцати, не меньше, а чтобы добраться до двух двигателей с огромными винтами,
– Давай ближе, – буркнул гребцу Новиков и, когда после двух сильных гребков лодка подошла почти вплотную, крикнул уже летчику: – Кидай!
Вот веревка поймана и закреплена на носу, а первый шок от встречи с воздушным (или водяным, тут как посмотреть) монстром сошел, на повестке появился новый вопрос: а как, собственно, это чудо-юдо разгружать?
– Слышь, служивый, – прямо спросил Новиков летчика, – а груз как упакован?
– Часть в ящиках, часть в мешках… А вам зачем?
– Так прикинуть надо…
– А чего прикидывать-то? К берегу подойдем, там мостки сделаем и то, что внутри, перетаскаем, – оптимистично ответил летчик. – А основной груз вот он – в контейнерах под крыльями. Найтовы привяжем, сбросим на мелкой воде, а вы уж вытягивайте.
– А ты уверен, военлет?
– Что, я в первый раз, что ли, летаю? – В голосе летчика послышалась обида. – Лучше глубины говорите или по фарватеру проведите. Фонарь на юте зажгите и ведите.
– Где зажечь? Ты по-человечески говорить можешь? – Новиков явно стал терять терпение.
– На заду у тузика, то есть лодки! Сухопутные вы наши, на заду!
– А, так бы и говорил… – проворчал чекист. – А глубина здесь нормальная – метра полтора, а у мостков – метр.
– Командир, здесь около метра! Фарватер покажут! – громко крикнул летчик куда-то в недра самолета.
Ответа сидящие в лодке не расслышали, но говоривший странные слова летчик, выслушав распоряжения своего командира, высунулся из люка и сказал:
– Пошли!
– Пять не возьмем – просто посадить некуда, сами видели. – Кряжистый летчик зевнул.
– А если в проход положить? – устало спросил еще один из гостей – моложавый, но при этом совершенно седой старший лейтенант госбезопасности. По крайней мере, он так представился.
– А в хвост как, если что, пройти?
– Не боись, пройдем. Так что всех пятерых забираем.
– Как скажете, я – только извозчик. Но если до Тушино {83} не дотянем…
– Не гунди, летун, и без тебя жизнь не сахар, – резко оборвал его энкавэдэшник. – Иди, лучше часок сосни перед обратной дорогой.
83
Хоть это может показаться читателю странным, но один из основных аэродромов полярной авиации Главсевморпути находился в московском районе Тушино. Ангары этого аэродрома стояли на Химкинском бульваре еще в конце 1990-х.
Нисколько не обидевшись на такое довольно грубое обращение, летчик встал из-за стола и, сопровождаемый одним из местных бойцов, вышел из штаба.
– Что хотели передать
– Да, – просто ответил Новиков. – Вот. – И он поставил перед собой на стол немецкий солдатский ранец. – Здесь – трофейные документы. В основном армейские идентификационные, но есть несколько карт, штабные приказы, ведомости и несколько списков. Личного состава, вооружения и складские.
– Неплохо… – похвалил «гонец», взвесив в руке забитый ранец.
– Но это не главное… Вячеслав Сергеевич, давай!
Трошин протянул ему советскую командирскую сумку, подозрительно топорщившуюся посередине, словно туда засунули какой-то довольно толстый цилиндрический предмет – обрезок палки в пару пальцев толщиной или скатанную в трубку того же размера пачку листов. Необычно выглядело и металлическое кольцо, торчавшее сбоку из-под клапана. Застежка же была залита сургучом, а сама сумка несколько раз перевязана бечевой, узел которой был также запечатан.
– Это что еще за чудо-юдо-рыба-кит? – усмехнулся седой.
– Здесь, товарищ Наруцкий, посылка для товарища Андрея. Но те бумаги, что находятся внутри, не должны попасть в руки противника ни при каких обстоятельствах. В центре – буровая шашка, на которую, собственно говоря, бумаги и намотаны. – Палец Новикова уперся в ту самую выпуклость. – В шашку вставлен запал Ковешникова, кольцо чеки которого выведено сюда. – Теперь сумка была повернута к «гостю» боком. – Предохранительный рычаг обрезан… Если что-то пойдет не так… Собьют вас или еще что… В общем, объяснять не надо, мне кажется?
– Так серьезно? – Голос Наруцкого звучал хрипло.
– И даже более, – отрезал Новиков. – Если эти бумаги не попадут в Москву – не так страшно. В конце концов, еще раз пошлем – копию мы сохранили, но если они к немцам попадут – возможна расшифровка очень, – он выделил голосом, – серьезных источников.
Где-то в Белоруссии. Ночь
Очередной прорыв я провел, мотаясь по полу пеленгационной машины – подвеска бывшего лимузина явно не была рассчитана на русское бездорожье. Когда меня разбудили звуки недалекой бомбежки, на дворе было утро семнадцатого. А сейчас, если верить календарю электронных часов, поздний вечер восемнадцатого. Вырубился я, как подсказывает мне не очень надежная память, часа через два после того, как мы отправились в путь. Выходит, я пропустил почти сутки?! С другой стороны, если принять во внимание, как мне «везло» в последнее время с травмами головы, – ничего удивительного.
«Так, – спросил я самого себя, – что перво-наперво надо сделать?»
Давящее ощущение в самом низу живота было четким и недвусмысленным ответом.
На этот раз, в отличие от предыдущего пробуждения, Сереги рядом не оказалось. Надо полагать, спал, умаявшись за рулем. Ведь когда мы тронулись, именно ему довелось вести этот расфуфыренный драндулет. А сутки за баранкой доконают кого угодно. Док действительно обнаружился на переднем диване. И спал он как убитый – даже на мою возню с незнакомым замком двери не отреагировал, при том, что я в расстройстве чувств от собственной беспомощности даже матюкнулся пару раз в голос.