Вернуться живым
Шрифт:
Лонгинов был обескуражен, не на шутку встревожился и тихим голосом произнес:
– Лишь бы к «духам» не попали! Чует мое сердце, будем перед особистами отчитываться и в трибунале разбираться…
– Зампотылов просто так не убивают, товарищ капитан! Обычно тыловиками торгуют. Хотя такого толстого и аппетитного могут пустить на шашлык…
Лонгинов разозлился.
– Глупые у вас шуточки! Молись, если умеешь, лейтенант, чтобы с капитаном Головским и бойцами было все в порядке!
– Уверен, с ними ничего плохого не произойдет. С ними БТР сопровождения, а у Головского настолько угрожающий
– Вы так действительно считаете? – процедил сквозь зубы замкомбата.
– М-м-м, вообще-то, да…
– Тогда объявляю вам выговор за нарушение формы одежды! А конкретно за отсутствие бронежилета! Свободен! – рявкнул Лонгинов и закончил на этой «оптимистичной» для меня ноте разговор.
Володя потянул меня за рукав, увлекая подальше от разозлившегося и матерившегося Лонгинова. Лишь когда мы отошли метров на пятьдесят, Володя накинулся на меня с упреками.
– Ты почему не доложил о происшествии с Головским?
– А чего панику поднимать? Чтобы вся армейская верхушка узнала о том, какой зампотыла бестолочь? Ничего страшного. Поймет, что не туда помчался, и вернется. Не потеряется, пристроится к хвосту какого-нибудь полка.
– И с Лонгиновым ты погорячился, – упрекнул ротный.
– Забавно вышло и глупо. Случайно вылетело про этот бронник. Вырвалось. А слово не воробей.
– Вот-вот! Сколько раз тебе повторять: сначала думай, потом говори! – прорычал Сбитнев.
Я усмехнулся. Вовка прав, я сам виноват.
– Вырвалось про бронежилет непроизвольно. Постоянно стараюсь думая говорить, но не всегда получается…
– Дошутишься. Бронежилет тебе кое-что между ног нечаянно оторвет. Непроизвольно. Иди, прячься на БМП и не появляйся до окончания марша ему на глаза, – подтолкнул меня ротный. – Быстро исчезай!
Сбитнев коротко рассказал о недавнем штурме города, о больших потерях и вернулся к разозленному Лонгинову, чтобы сгладить конфликт.
Чертыхаясь и бурча проклятия, ругая себя, Лонгинова, Головского, войну и «духов», я подошел к своей машине.
– Механик!
Я громко забарабанил автоматом по крышке люка.
– Тут я! – высунул физиономию из люка Рахмонов, протирая глаза. Широкое, заспанное и серое от пыли лицо солдата пересекали полосы высохших подтеков пота. – Слюшаю вас, командыр.
– Какого лешего наша машина тарахтит? Заглуши движок!
Рахмонов растерянно улыбнулся.
– Аккумулятор сапсем плехой! Не заведется потом…
– Не заводится, не работает! Вечно что-нибудь не так! – раскричался я на водителя. – Так и будем газовать да Файзабада и жечь впустую топливо?
Механик вновь глупо улыбнулся широкой доброй улыбкой и исчез в люке. Машина продолжила тарахтеть. Я забрался на башню и вновь принялся орать, но теперь уже на дремлющих солдат:
– Эй, балбесы! Проснулись! Хватит храпеть! Спите вторые сутки напролет, словно бурые медведи! Вы бы еще лапу сосали и причмокивали. Быстро ополоснули физиономии! Попрыгать, отряхнуться, почесаться. Взбодриться!
Солдаты нехотя слезли с машины и принялись отмывать лица. Занятие, конечно, бесполезное, так как через полчаса движения к их влажным
– Проснулись? Хватить беспечно спать! В этих местах разведчиков из местного разведбата раздолбали! Наблюдать и быть готовыми к бою!
– Как так раздолбали? – удивленно переспросил недоучившийся студент и сын профессора рядовой Свекольников.
– Обыкновенно! Смертью храбрых! Даже комбат погиб! Убито пять офицеров и с десяток солдат. Надо же было придумать – выстроиться истуканами на открытом участке, развернув карты. Батальон перебросили недавно из Туркмении. Неопытные. Душманы из минометов и безоткатки накрыли квадрат – получилась кошмарная бойня.
Эта новость заметно встревожила бойцов, и они принялись перешептываться и озираться. Поэтому, когда колонна вновь поехала, никто уже не спал – солдаты были настороже. Но со временем бдительность все равно притупляется, и когда через четыре часа внезапно раздались первые выстрелы, то оказалось, что почти все бойцы спали. И я тоже дремал…
…Бах! Бабах! Тр-рр-р!
Шедший впереди газик резко затормозил и встал поперек дороги, а наша бронемашина поддала ему в бампер. От удара задняя дверь «санитарки» распахнулась, и оттуда посыпались какие-то ящики и коробки.
– Ткаченко, разворачивай башню! Огонь из пушки пулемета! – заорал я наводчику, а сам, стреляя длинными очередями по зарослям, спрыгнул с машины.
Солдаты высыпали, как горох, на дорогу и залегли между катков и в придорожной канаве. Я выглянул из-за брони и увидел суетящиеся в рощице фигуры нападавших душманов. Из зарослей летели густые трассы пуль, потом раздался выстрел из гранатомета, и граната, пролетев чуть выше кабины ехавшего сзади ЗИЛа, врезалась в дувал с противоположной стороны.
– Огонь! Всем огонь! – заорал я бойцам. – Стрелять! Не прятаться! Не трусить! Не ссать! Не быть пушечным мясом!
Магазин опустел за пять секунд, второй опустел за десять, третий уже пошел одиночными выстрелами. Между фальшбортом и броней лежал гранатомет. Я подтянул «муху» за ремешок поближе к себе, взвел гранатомет и прицелился в установленный в винограднике пулемет. ДШК не смолкал. Выстрел. Вроде попал, потому что огонь оттуда прекратился и раздались пронзительные вопли. Очереди из развернутой автоматической пушки резко ударили по ушам и кувалдами били по барабанным перепонкам, как будто на голову надели кастрюлю и стучали по ней огромным молотком. Я взглянул на бойцов – сердце радовалось! Снайпер Царегородцев лежал прямо у моих ног и, выбирая жертвы, посылал пулю за пулей в цель. Свекольников, лежа на спине, перезаряжал магазины и подавал их стреляющим, маленький Якубов тоже выцеливал мишени в прицел своей снайперки. Бойцы вели автоматный огонь короткими очередями, и лишь Гурбон поливал кустарник свинцом, не экономя патронов. Все идет отлично! Никто не прячется, никто не хнычет, не лежит мордой в землю и не паникует. Даже постоянно умирающий в горах Тетрадзе в кого-то целится!