Вернувшийся к рассвету

Ясный Дмитрий

— Здравствуй, Владимир!

Звонкий голос, чуть приглушенный расстоянием и посвистыванием ветра вывел Владимира Пугина из задумчивости. Он чуть сбавил шаг, поднял ладонь к лицу, защищаясь от колючих снежинок, пригляделся к выскользнувшей к нему из тени подъезда невысокой фигурке. Худенький парнишка, стройный, не очень высокий. Одет мальчик в чёрное пальто, явно на размер большее, чем ему нужно, короткую линию блестящих пуговиц диагональю пересекает широкая полоса ткани. Ранец за спиной? Нет, какой-то длинный свёрток, больше похожий на чехол. Смотрит прямо, взгляд не отводит. Нет, не знакомое лицо. Кто-то из младших классов, кого обижают старшеклассники, решил обратиться к нему за помощью? Вполне возможно и если это так, то он ему обязательно поможет и сделает ещё одно хорошее дело.

— Здравствуй, мальчик! Тебе нужна моя ….

Слово

не было произнесено. Владимир сбился и чуть замешкался, ища замену ненужному вопросу — человеку с таким взглядом помощь точно не нужна, как бы от него самого помощи не просили. Плохо смотрит, будто ищет что-то внутри тебя, бездушно вспарывая острой синевой лезвия материю одежды и кончиком бритвы небрежно откидывает её в сторону, не обращая внимания, что режет вместе с тканью и кожу на теле. Почти так же отчужденно и чуть презрительно смотрит на него Сергей Евгеньевич, когда ребята из его, Владимира, дружины чуть погорячатся и очередной спекулянт, после проведённый с ним «воспитательной» работы, не может встать на ноги пару дней. Не как на лучшего комсомольца факультета и активиста, а как на жука какого — то, блин! Приколоть булавкой или пусть ещё побольше навозный шарик накатает?

Вспомненное Владимиру совершенно не нравиться и в его голосе слышится злоба и раздражение:

— Пацан, ты заблудился?

Молчащий и спокойно наблюдающий за ним мальчуган чуть щуриться, смахивает заиндевелой варежкой прозрачную каплю под носом и задумчиво отвечает:

— Заблудился? Может быть, Володя, может быть. Только вот вряд ли ты меня выведешь на верный путь. Не ту ты выбрал дорогу, Володя. Неверным путём идёшь ты, товарищ.

И не давая времени на осознание услышанного, паренёк как-то незаметно оказывается возле него и уколов холодным взглядом добавляет неожиданное к странным фразам:

— Я Дима Олин, по прозвищу Сова, самый главный в городе спекулянт и ужасный преступник. Поговорим один на один? Или ты зассышь, отважный командир комсомольской дружины?

Владимир гневно вскидывается, но тут же быстро остывает и даже едко чуть улыбается:

— Надо же, сам пришел, даже бегать за тобой не пришлось! Поговорить с тобой? О чём мне с тобой разговаривать? Или ты будешь пугать меня своими бандитами? Будешь, да?! — он резко замахивается рукой и почти кричит ему в лицо — Ну, где твои уголовные дружки? Скольких ты с собой привёл? Что они не идут сюда? Боятся?!

— Не истерии, Владимир, не ори. Один я. Нет здесь никого и кричать не нужно — люди после работы отдыхают, а ты им мешаешь. Говорить-то будем? Один на один?

Владимир долго и пристально смотрит на спрашивающего. Необычно тихо. Неровно обкусанная луна прячется за редкими облаками, холодный ветер мечет в лицо острые иголки снега, на желтое пятно света под фонарём мочится лохматая дворняга. Никого нет рядом, пусто и под шагами прохожих не хрустит смёрзшийся в монолит снег. Даже звук телевизоров не слышен, лишь вспыхивают синеватые сполохи в окнах квартир, и на кухнях периодически зажигается свет. Наглый пацан смотрит на него, чуть наклонив голову, в его взгляде еле заметный огонёк насмешки наливается цветом и становится всё ярче. Нужен ответ, простой ответ, но что-то заставляет плотно сжиматься челюсти, что-то похожее на самый настоящий страх и Володя еле разжимает замёрзшие губы, что бы выплюнуть одно короткое слово:

— Да!

— Хорошо, тогда идём на трамвайную остановку. Нам нужен семнадцатый маршрут.

— Ехать далеко?

— Далеко, Вова, далеко. За город. Или ты всё же хочешь домой, под тёплое крылышко к мамочке, а очко твоё комсомольское делает жим-жим?

Не отвечая, Владимир поворачивается и, оттолкнув наглого сопляка плечом, быстро идёт к остановке транспорта, сознательно прибавляя шаг. Пусть догоняет, щегол! Месть, конечно, мелкая как канцелярская кнопка на стуле, но хоть что-то.

До конечной остановки доехали быстро. Время позднее, на улице мороз, народу заходило и выходило мало и распахивающиеся на остановках двери трамвая не успевали напустить холода в салон. Всю дорогу Владимир старался не смотреть на этого непонятного Сову, но взгляд сам по себе возвращался к худенькой фигуре на соседнем сиденье. Словно магнитом тянуло. Сам Сова привалился к стенке вагона плечом и периодически царапая ногтями намерзающий лёд на стекле, смотрел в протаянный ладонью кругляшек. На Владимира он внимания не обращал, словно его и не было, что было немного обидно и хотелось сильно пихнуть его в плечо и увидеть пусть бездушный и отстранённый, но направленный

на тебя взгляд. Странный парнишка. И Сова ли он на самом деле? По словам ребят из его дружины Сова был жестоким и страшным уголовным дельцом, державшим в страхе весь район и школу. Возле его дома повывелись все алкоголики, хулиганы и любители приставать по вечерам к прохожим, горели фонари и всегда были почищены дорожки. Бабушки у подъездов дружелюбно улыбались прохожим и дружно кивали головой в ответ на приветствия. Но на подошедших к ним и начавших расспрашивать их о Сове комсомольцев глядели строго, начинали сердито поддёргивать узлы головных платков и неприязненно перешептывались. На вопросы не отвечали. Дворник, седоусый татарин с неподвижным лицом китайского болванчика, когда его стали расспрашивать о Сове вначале внимательно слушал, а потом зачерпнул полную лопату снега и швырнул в лицо разговаривающей с ним Светке Соловьёвой, а на Толю замахнулся этой же лопатой. Витёк сначала хотел провести ему свою коронную «двоечку», но, как он потом сам говорил, пожалел старика. Володя ему не верил. Витёк, отвечая на вопросы, мялся, отводил глаза и всё время переспрашивал. Испугался? Да ну, с чего боксёру-перворазряднику какого-то дворника — бухарика бояться? Там что-то другое было. Скорее всего, Витёк был очень доволен испугом и унижением Соловьёвой и поэтому старому татарину ничего не сделал. И Володя его прекрасно понимает. Кому приятно выслушивать каждый раз, что они, комсомольцы, передовой отряд молодёжи, бояться совершить настоящий мужской поступок и раз и навсегда покончить с торгашами и вырожденцами социалистического общества? А когда ей мягко напоминают, что это уголовное преступление, то она закатывает истерику и, брызжа слюной, обзывает всех трусами и предателями. Нет, всё-таки Света, действительно, много стала брать на себя, и он уже не раз делал ей замечания на собраниях дружины. Придётся поговорить с ней ещё жестче, а если не поймёт, то и исключить из совета дружины. А может и из самой дружины. Сергей Евгеньевич уже говорил ему, что излишняя запальчивость Соловьёвой в вечерних рейдах дружины, её привычка наступать каблуками сапог на пальцы и сумочка, набитая свинцовыми рыболовными грузилами, дискредитирует его как командира. Решено, он серьёзно поговорит с ней на ближайшем собрании и поставит вопрос на голосование. Довольный принятым решением Владимир свысока посмотрел в сторону соседнего ряда сидений и вздрогнул, неожиданно обнаружив пустую дерматиновую подушку. Сова уже стоял у заднего выхода и задумчиво смотрел на него. Конечная. Приехали.

К выбранному мной месту пришли быстро. Пологий спуск, узкая подковообразная терраса и небольшая ровная площадка с трёх сторон ограждённая высокими склонами. Здесь хотели добывать камень, пробили дорогу, сгладили спуски и уже затащили экскаватор, но по весне Кама стала заливать разрабатываемый карьер и дело заглохло. Железного монстра с клыкастой пастью на толстых тросах и длинной шеей бросили, и он тёмной горой стоял в углу площадки, тоскливо смотря одной фарой на выезд из карьера. Изредка тут появляются из соседних домов мальчишки и пытаются кататься на санках и лыжах, но неровный и каменистый спуск этому не способствует. Влюблённых парочек, собачников и праздношатающихся любопытных прохожих я не опасался — десять часов вечера, жуткий мороз, до ближайшего дома почти полкилометра. Кому придёт в голову неимоверная блажь тащиться в стылый карьер на ночь глядя? Никому.

Я подошел к его широким гусеницам экскаватора и стал снимать чехол с саблями со спины. Не пошло. Что-то где-то зацепилось, скорее всего, ремень чехла «поймался» за пуговицу хлястика пальто. Сзади послышался хруст наста под ногами приближающегося Пугина.

— Тебе помочь, Сова?

— Нет, спасибо, я справлюсь.

Я перетянул чехол на грудь и неловко сняв, уложил свёрток на засыпанные снегом и промёрзшие до звона металлические траки. Узлы на тесёмках застыли, и пришлось чуть повозиться, развязывая их. Пугин молча стоял за спиной. Терпеливый. Что ж, терпение всегда вознаграждается и я не стану отступать от этой традиции.

В свете луны хищно блеснула сталь клинков. Пугин отшатнулся, отступил на шаг, ссутулившись и выдвинув вперёд правое плечо. Правша и его тренер приверженец классического стиля боя. Его голос предательски дрогнул и заданный им вопрос прозвучал жалко и испуганно:

— Что это, Сова?

— Это, Володя, сабли. Их зовут Али и Мари. Польские карабелы. Новодел, конечно, но качество ковки, баланс и сталь, просто отличные для человека, в первый раз ковавшего настоящее оружие.

Я провёл ладонью по жгущему холодом телу Али: