Верные друзья. Собаки, которые всегда возвращаются

Смедли Дженни

Этот человек знал, где я жила, поскольку много раз бывал у нас дома. Также много раз он виделся с Эйс, и она вполне привыкла к нему. Он каждый раз приносил ей какое-нибудь угощение, завоевывая ее доверие, что было очень хитроумно с его стороны. Какое-то время я со страхом думала, что он может предпринять, чтобы свести со мной счеты, и никогда не оставляла дом без присмотра, но ведь в таком режиме нельзя жить всю жизнь. Так или иначе, нам с Тони приходилось временами одновременно отлучаться из дома. Поначалу ничего не происходило, разве что я получала злобные сообщения по электронной почте, которые тут же удаляла. Постепенно мы расслабились, бдительность притупилась.

Однажды Тони решил навестить свою мать, которая жила одна на другом конце страны. Мы не могли поехать вместе, поскольку я работала, а Эйс становилась слишком старой для того, чтобы совершить длительное путешествие или оставаться дома с кем-то помимо нас. Таким образом, я осталась дома со своей стареющей собакой. Часа в два пополудни

второго дня Эйс начала вести себя беспокойно. Я было решила, что она больна, но эта мысль не подтвердилась. Она просто выглядывала в окно и бродила туда-сюда. Я решила, что она скучает по Тони и думает, что он вот-вот вернется. Мы жили в тихом, уединенном месте, так что если бы кто-то подходил к дому, его было бы сразу видно. Правда, в одном месте наш сад был довольно пышным, и в какой-то миг я разглядела движение позади одного из кустов. Я вышла наружу и пригляделась, но никого не заметила. Часа в четыре к воротам подъехал автомобиль и остановился, не выключая двигателя. Я не обратила на это особого внимания, поскольку на углу были торговые ряды, и мужья нередко заезжали на нашу подъездную дорогу, поджидая жен, зашедших в парикмахерскую или какой-нибудь магазинчик. Но Эйс стояла у окна, уставившись на эту машину. Она не ворчала, к тому же зрение уже изрядно подводило ее, так что я решила, что она приняла водителя машины за кого-то из знакомых. Машина простояла на месте минут десять, и я пошла в сторону входной двери, чтобы разобраться, в чем дело, но, как только я отворила дверь, машина тут же отъехала. Я не испытывала ни малейшего беспокойства. Стоял белый день, и за рулем машины наверняка был кто-нибудь, выехавший за покупками. Может быть, водитель смутился потому, что простоял у ворот столько времени, может быть, тот, кого он ждал, вернулся, пока я пересекала прихожую.

Незадолго до закрытия магазинов я выскочила купить газету. На улице темнело. Я помню, как фонари вдруг включились, когда я проходила мимо них. Я заперла двери дома, хотя отсутствовать должна была каких-то несколько минут. Не такой большой срок для грабителей, но на всякий случай, вдруг кто-нибудь откроет дверь и случайно выпустит Эйс наружу.

Когда я вернулась, случилось что-то странное. Эйс спряталась. Она не спала под кухонным столом многие месяцы, но сейчас, проведя несколько минут в беспокойном поиске, именно там я ее и нашла. Она отказывалась вылезать. Никакой суматохи, она просто спокойно лежала там, всем своим видом показывая, что именно там и хочет находиться. У нее не было температуры, взгляд ее был ясным, так что у меня не возникло подозрений, что что-то не так. Пожилым собакам, равно как и пожилым людям, подчас приходят в голову весьма сумасбродные идеи. Прошел час, но она не двинулась с места; она не спала, а просто пряталась, – так, по крайней мере, это выглядело со стороны. Глаза ее были широко распахнуты. Никто, войдя в кухню, не заподозрил бы, что она тут. Создавалось впечатление, что она устроила засаду. Я вернулась в гостиную, включила свет и задернула все занавески, что позволило мне ощутить комфорт и защищенность. В половину девятого я, должно быть, уснула, потому что мне приснился совершенно невероятный кошмар, – так, по крайней мере, мне показалось сначала.

…Я увидела себя идущей по лесу вместе с черной собакой. Самым странным было не то, в каких подробностях я запомнила – и помню по сей день – этот сон, а то, что во сне я была мужчиной. На мне была чудная одежда из шерсти и кожи, с металлическими запонками и пряжками тут и там. Я знала, что еще несколько миль назад я-мужчина скакал на коне, но он угодил в капкан и переломал себе шею. Мы двигались галопом во весь опор, и бедный конь ударился о лозу, умышленно привязанную кем-то к деревьям по другую сторону дороги. Мы с грохотом повалились на землю, нас тащило по ней, наверно, целую вечность. Я поднялся на ноги, но конь мой этого не сделал. Я был очень огорчен и кипел от злости. Этот конь был со мной десять лет, и он был уравновешенным, надежным товарищем, замену которому было отнюдь не так легко найти – по крайней мере, с теми деньгами, которые у меня имелись. Итак, после этого я пошел пешком по лесной тропинке, по которой никогда в жизни не отправился бы безлошадным, ночью и в одиночку. Даже на быстром скакуне преодолеть этот путь было отнюдь не легко, а уж идти по нему пешком и вовсе было верхом опасности. Деревья по обеим сторонам тропы отбрасывали угрожающие тени, которые вскоре слились в одну непроглядную чернильную тьму, где могло с легкостью спрятаться целое войско.

Я был рад, что Игрейн, моя собака, шла со мной. Она была высокой и сильной с крепкими лапами – Игрейн произвели на свет охотничий лабрадор и лайка. Она жила у меня со щенячьего возраста и стала моей правой рукой. Именно она успокаивала меня, когда два года тому назад мою жену Чериш убили во время охоты. Моя жена всегда была бунтаркой и одной из тех немногих женщин, которые любили охотиться наравне с мужчинами. Пока мы шли, Игрейн несколько раз издавала утробный рык, обращаясь к кому-то или чему-то, кого или чего я не мог видеть или слышать в подлеске. Но в итоге, когда так ничего и не произошло, я решил, что ее встревожило создание не более опасное, чем какая-нибудь белка.

Я почувствовал большое облегчение,

завидев вдали искорки света, наводящие на мысль о городке или деревне, где я мог бы обрести хоть какое-то укрытие и ощутить себя в безопасности. Шагая, я размышлял над событиями прошедших недель, когда мародерствующий барон Роберт и его шайка головорезов выдворили меня из собственного дома. Мне пришлось распустить работников ради их же безопасности, запереть дом как можно надежнее и бежать к дому своего двоюродного брата, жившего в двух графствах от меня. Мне едва удалось остаться в живых. Все, что я смог прихватить с собой, – это фамильная реликвия, брошь в форме орла, инкрустированная драгоценными камнями, которую я никогда бы не помыслил обменять на что бы то ни было. Стоило бы только показать ее на публике, и можно было не сомневаться, что в ближайшее время мне перережут горло в каком-нибудь переулке потемнее. Я твердо верил, что, когда доберусь до городка, денег в моем кошельке как раз хватит на кров и еду для нас с Игрейн, что позволит нам наутро спокойно совершить финальный бросок к месту жительства моего брата.

Мы пришли в маленькую деревню, и я был рад увидеть, что в ней есть постоялый двор. Мы зашли внутрь и тут же погрузились в успокоительную атмосферу чужих разговоров, тепла и запаха пива. Я почувствовал, как постепенно расслабляюсь в этом очаге света и цивилизации. Как я и предполагал, денег мне хватило ровно на то, чтобы оплатить комнату и ужин, который мы и съели в этой самой комнате, не желая привлекать к себе внимание местных жителей. Я спрятал брошь в нательном кармане, и ощущение ее рядом с кожей дарило мне определенное чувство комфорта. Барон, который обратил нас в бегство, был старым противником. Будучи рыцарем, я неоднократно слышал о том, как жестоко он обращается с бедняками-крестьянами и слугами своего поместья. Пусть он имел право требовать от них упорной работы и преданности, но права брать их жен и дочерей и поступать с ними гнусным образом никто ему не давал, чего он не признавал. На этой почве между нами бушевали нешуточные разногласия. Мои возражения в какой-то миг переполнили чашу его терпения, и он напал на мой дом посреди ночи, зная, что в этот час дом практически необитаем. Жители его скорбели о почивших близких – накануне умерли мои мать и отец. Мы продержались несколько дней, но печальный исход оказался неизбежным.

Были времена, когда я доверял Роберту и считал его своим другом. Я относился к нему преданно и верно, он был частым гостем в моем доме, и долгое время я отказывался верить россказням моих слуг о его нечестном поведении. Игрейн любила его, да и он всегда был ласков с ней, не забывая угощать лакомыми мясными кусочками со стола. Тем не менее, в какой-то момент число доказательств его гадких поступков, сообщенных мне слугами, стало настолько велико, что мне пришлось вызвать его на серьезный разговор и угрожать, что я донесу на него королю. Уверен, что его ожидала бы если не казнь, то уж тюрьма точно. Но, прежде чем я успел что-то сделать, разразилась чума, и большинство из тех, кто мог бы дать показания под присягой против него, скончались, и тела их были преданы огню. Так что я остался совсем один, вооруженный лишь посохом и без гроша за душой, если не считать брошь матери.

В лесу меня не покидала тревога: во-первых, я горевал по своему бедному коню, угодившему в ловушку на дороге, во-вторых, я полагал, что Роберт наверняка послал кого-то вдогонку за мной, а то и отправился сам. Но, к счастью, ничего такого не произошло, и я решил, что ловушка – дело рук каких-нибудь обычных грабителей, а присутствие Игрейн наверняка должно было заставить их хорошенько подумать, прежде чем нападать на меня. Я был уверен: если Роберт и преследует меня, к решительным действиям он захочет перейти в самой глубине лесной чащи, чтобы скрыть свою трусость. Так что пока я чувствовал себя вполне в безопасности. Меня удивило, что Игрейн начала как-то странно себя вести. Она забралась под кровать, что не было таким уж легким делом для собаки ее телосложения, и упорно отказывалась вылезать. Ее решительные глаза поблескивали в темноте пространства под большой кроватью, и мне не удавалось никакими хитростями выманить ее наружу. Такое поведение было ей совсем не свойственно, и я даже рассердился, когда час спустя она так и не сдвинулась с места. В конце концов, я оставил ее там и лег спать.

Чего я не знал, так это того, что Роберт прибыл на постоялый двор раньше меня. Та лоза поперек дороги была лишь ловушкой, призванной помешать мне быстро передвигаться. Думаю, он также боялся оказаться вблизи острых зубов Игрейн и рассчитывал, что ему будет легче расправиться с нами, когда мы расслабимся и утратим бдительность, почувствовав себя в безопасности. Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что бдительность из нас двоих утратил только я, тогда как Игрейн неусыпно оставалась настороже. Такое ощущение, что она могла предвидеть будущее: по крайней мере, я не нахожу другого объяснения тому, как она учуяла, что Роберт поджидает нас на этом же постоялом дворе. Как и в большинстве таверн того времени, здесь были и потайные двери, и секретные проходы, так что лиходеи вполне могли избежать наказания за свои поступки. Подобные потайные места и ходы активно использовались контрабандистами и прочими нарушителями законов, и владелец заведения обычно получал часть добычи за то, что пускал их туда.