Верные друзья. Собаки, которые всегда возвращаются
Шрифт:
Под слоем грязи жеребенок оказался чисто белым, лишь на крупе у него было несколько черных пятнышек. Мне удалось найти для него воды и пищи, хотя он бы, конечно, предпочел материнское молоко. В течение нескольких дней я сомневался, что он выживет, но жеребенок оказался крепким. Какое-то время я провел здесь же, на территории поселения, полагая, что кто-то из моего племени мог остаться в живых и придет сюда. Затем, когда так никто и не пришел, я стал опасаться, что убийцы могут вернуться и лишить меня жизни, которая в компании моих четвероногих спутников вновь обрела хоть какой-то смысл. Это было унылое, зловещее место, которое я когда-то называл своим домом. Мертвые тела начали гнить, и нам троим нужно было подыскивать себе укрытие, когда волки приходили поживиться их плотью. Потом на пир слетелись и пернатые падальщики. Я знал, что оставаться
Итак, одним ранним утром, когда я почувствовал себя сильнее, а жеребчик окончательно пришел в нормальное состояние и вновь стал игривым, мы втроем покинули пепелище, не представляя, куда нам пойти, но твердо зная, что уходить надо. В итоге я решил отправиться той дорогой, какой пошло бы мое племя, не постигни его кончина. Из шкур и шестов я смастерил волокушу и уложил в нее столько сушеного мяса бизона, зерна и воды, сколько смог найти. Моему жеребцу такая поклажа была как раз под силу, пусть и с некоторым моим участием. Между нами установились странные тройственные отношения, причем каждый из нас полагался на других и доверял друг другу. Странным было и то, что жеребца совсем не пришлось учить тому, какая роль ему отведена в этой борьбе за выживание. Казалось, он научился всему еще до своего рождения. Мне ни разу не приходилось направлять его шаг или одергивать ему голову, потому что он всегда следовал туда, куда шел я.
В течение двух лет мы бродили по равнинам, нигде не задерживаясь надолго и никого не называя своим другом. Пейот учила меня охотиться и подкарауливать мелкую дичь. Она изменилась, как только мы покинули поселение. В ней пробудился инстинкт охотницы, и она быстро превратилась в мою верную кормилицу. Я с легким сердцем простил бы Пейот, если бы она покинула нас и отправилась на поиски новой компании. Не следует забывать, что у нее изначально не было никаких трудностей с добычей провианта, тогда как я в этом отношении сильно зависел от нее. Мой жеребец вскоре тоже смог сам находить себе пропитание, но, хотя из всей упряжи на нем бывала только веревка, он никогда не отходил от меня на дальние расстояния.
Мы оба выросли, и Пейот была рада, что теперь она может быть просто собакой, не вынужденной делать «лошадиную работу». Наполовину волк, наполовину собака, с косматой серой шкурой, она бежала впереди нас, когда мы направлялись куда-то пешим шагом, трусила рядом, когда мы переходили на рысь. А когда я садился на коня и ехал верхом, она, высунув язык, пускалась вскачь, и хвост ее развевался, словно знамя. Она никогда не давала мне повода усомниться в том, останется ли она с нами и дальше, хотя вой и рычание ее диких сородичей периодически доносились до нас на просторах равнин и отзывались эхом в скалистых ущельях. Когда по ночам мы слышали волчий вой, Пейот вполне могла встать и пойти к своим, чтобы найти себе пару и нарожать детей, но она этого не делала. Она осталась защищать нас, и когда однажды ночью волки пришли, чтобы напасть на моего коня, она спасла нас обоих.
На тот момент мы уже несколько суток подряд слышали завывания волков поодаль. Иногда ночью они звучали достаточно близко и вызывали у нас тревогу. Волки редко атаковали людей, но они вполне могли лишить меня моего верного коня. Я держал его у костра, гораздо ближе, чем ему обычно нравилось, но он, казалось, понимал необходимость этих мер. Когда я слышал волков, я знал, где они, так что мог особо не беспокоиться, главным было запасти достаточно дров и еженощно поддерживать огонь. Как-то ночью до моих ушей не донеслось ни звука, и я забеспокоился. Ночь была холодной, так что я развел костер пораньше и, как выяснилось, поступил правильно. Тем временем волки постепенно подбирались все ближе. Пейот места себе не находила, потому что ее чуткий слух улавливал их дыхание, для меня сливавшееся в один поток с шумом ветра. Мой конь тоже был сам не свой, потому что ему было видно, как шевелились листья кустов тогда, когда меж них крались волки. Я тоже был крайне встревожен, хоть у меня и не было столь хорошо развитых слуха и зрения; состояние моих друзей передавалось и мне. Я сунул несколько длинных сухих палок в огонь, чтобы они загорелись с одного края и превратились в жалящие факелы. Мы с Пейот могли скрыться где-нибудь в безопасном укрытии, зная, что волки пришли за конем и не стали
Огонь пылал всю ночь, и конь оставался в кругу исходящего от него света, с одного боку от него примостился мальчик с зажженными факелами в руках, с другого – рычащая собака. Вскоре я мог разглядеть глаза волков, светящиеся, точно горячие зеленые угольки на фоне непроглядной тьмы за пределами костра. Эти угольки перемещались туда и сюда, пока волки решали, с какой стороны подступиться к нашему кругу. Всю ночь мы не сомкнули глаз и, к счастью, выжили. Волки были то ли не слишком смелыми, то ли не слишком голодными, чтобы кинуться на нас. Они знали, что в конце концов они могут и одолеть нас, но знали и то, что кому-то из них будут нанесены раны, а значит, силы стаи сократятся. Ранним утром, когда легкий туман уже поднимался над землей, а ночной воздух понемногу начал светлеть, мы услышали горестный вопль оленя и поняли, что волки нашли себе более легкую добычу.
Когда мы проходили мимо стад мустангов, мой конь легко мог убежать вместе с ними, но он решил остаться со своими друзьями. Временами кобылы издавали в его сторону призывное ржание, но он не обращал внимания. К тому времени он уже был достаточно крупным для того, чтобы я мог ездить на нем верхом, и позволял мне седлать себя, как если бы это было совершенно естественным делом; он никогда не взбрыкивал и не пытался сбросить меня. Я называл его Крылатым Конем, потому что он дарил мне орлиную скорость, когда несся галопом по бескрайним равнинам. Мы перебрались на луга, где конь мог сколько угодно щипать сочную зеленую траву. Конь и я расцветали и росли, постепенно учась быть взрослыми, и продолжали свое движение без цели.
Однажды мы оказались на берегу сильно разлившейся реки, но нам нужно было пересечь ее как можно скорее, потому что неподалеку группа белых мужчин гнала стадо длиннорогого скота, и мы не хотели связываться с ними. Не успел я остановить ее, как Пейот в своей обычной манере бросилась прямо в эту бурлящую сумасшедшую реку. Она была сильной пловчихой, но посреди течения ее отнесло в сторону и повлекло вниз, прямо на камни. Я знал, что она разобьется, если я ее не вытащу, но что я мог сделать? Я побежал вдоль берега, не отрывая взгляда от подпрыгивающей над водой головы Пейот, а Крылатый Конь бежал вместе со мной.
Пейот барахталась изо всех сил, но даже на расстоянии мне было видно, что на ее морде написан отчаянный страх. Наши глаза встретились поверх неистовствовавшего водного потока, и я заметил, что она немного воспрянула духом, когда поняла, что я не собираюсь ее бросать. Я не знал, что мне делать, но был твердо уверен, что для ее спасения я должен сделать все, даже невозможное.
Я бежал и бежал, а Крылатый Конь не отставал, хотя почва под ногами была каменистой и скользкой для его неподкованных копыт. Наконец русло реки сузилось, Пейот снесло ближе к берегу. Я глянул вперед, и сердце мое почти остановилось при виде того, что дальше река расходится на рукава и, бушуя, огибает высокие зубчатые каменные глыбы, и русла эти то сужаются, то расширяются сливаясь друг с другом. Пейот никогда не смогла бы выбраться отсюда живой, и я не понимал, как же вытащить ее на берег. За этим скалистым участком река вновь сливалась в один поток и текла с еще большей скоростью, пенно-белая и злая, так что, даже если бы Пейот пробралась через ближайшую стремнину, из того дальнего неистового потока она бы точно не выплыла. Повсюду из воды торчали камни, и река, кипя, накидывалась на них. Если я хочу вытащить свою подругу живой, мне нужно действовать прямо сейчас.
Я собрался с духом. И вдруг понял, что надо делать. Одна из расщелин вблизи берега была достаточно узкой, и, возможно, если я смогу выстоять под напором воды, то смогу поймать собаку, когда ее понесет мимо. Да, я знал, что это глупо, но должен был надеяться. Возможно, у меня нет никакого шанса удержаться в этом водяном вихре и нас обоих унесет на те камни, но выбора не было. Я повернулся к Крылатому Коню, просто чтобы попрощаться и сказать ему: иди, начни новую жизнь без нас. С изумлением я увидел, что он спускается к воде. «Стой!» – закричал я и понесся к нему, а затем вскарабкался ему на спину. Вместе, мы сделаем это вместе, и вместе, надеюсь, мы сможем победить. Когда Крылатый Конь вступил в воду, поток стал бить меня по ногам, свисающим вдоль боков лошади. В тот миг мне стало ясно: зайди я в воду один, мне было бы нипочем не выстоять, но Крылатый Конь был сильнее, к тому же ног у него было четыре.