Верные приметы-подсказки на всякий жизненный случай
Шрифт:
Традиционный кладбищенский транспорт – катафалк ассоциируется с сельскохозяйственной бороной; фактически слово «катафалк» происходит из старофранцузского слова «борона». В средневековой Франции над гробом устанавливали грабли или борону, словно подсвечник, с церемониальными свечами на кольях. Затем были сделаны особые конструкции, которые все меньше и меньше напоминали борону. В конечном счете они устанавливались в церквях для освещения и были адаптированы для погребальных служб. Еще позже борона превратилась в платформу, на которой устанавливался гроб, и тогда ее начали использовать для перевозки гроба к могиле. Фургоны и кареты, а ныне автомобили были адаптированы под катафалки, и многие черты первоначального
Могильные камни, согласно некоторым фольклористам, являются отголосками примитивного страха перед мертвыми: могилу намеренно утяжеляли камнем, чтобы труп не поднялся. Но скорее всего идея была в том, что люди подсознательно тянутся к поклонению камням, общему для Северной Европы тысячелетия назад. И оно же присутствовало и в других примитивных культурах. Верилось, что камни были обителью некоторых духов, то есть камни использовались не только в качестве маркеров могил, но и как символические дома для душ мертвых.
Неестественная смерть – случайная или насильственная – создавала ауру суеверного страха у живых, так как духи в этом случае крайне вероятно хотели мести. По этой причине казненных преступников часто хоронили на перепутье дорог, частично из-за магической силы креста в любой форме, частично из-за веры в то, что дух не сможет потом найти правильную дорогу к своим врагам. Ведьмы и вампиры сходным образом погребались обычно с колом магического дерева (осины) в сердцах, чтобы удерживать их в могилах. Во многих частях Британии, когда люди случайно погибали или были убиты вне дома, существовал обычай царапать крест на земле или на камне у места происшествия – против попытки выхода духа.
Считалось, что самоубийцы тоже любили возвращаться и гоняться за людьми, поэтому их тоже хоронили на перепутье дорог. Или, возможно, самоубийца мог быть выбран на роль постоянного стража на кладбище, как описывалось выше, так как им редко гарантировалось правильное христианское погребение.
Смерть при утоплении привлекает к себе множество суеверий – предположительно из-за старого поверья, что такую смерть вызывают злые духи воды. По этой причине многие суеверные люди не помогают тонущим, хотя оказание такой помощи было бы для них легким делом. Они верят, что, если воде не дать жертву, она найдет себе другую. Схожее поверье утверждает, что, если вы спасете утопающего, он станет вашим врагом на всю жизнь. Когда тело утонувшего выносит на берег, его нужно похоронить на границе приливной волны, так как оно является собственностью моря и не может быть удалено от его влияния.
Старорусские поверья приписывают утопленникам массу специфических страстей.
« Утопленник – жертва водяного или русалок. Простой народ говорит, что все эти утопленники не имели креста, купались или в полдень, или в полночь – самое опасное время, потому что русалки или водяной пуще всего в это время дебоширят.
Говорят, утопленник сидит на дне реки или вообще на дне другого какого резервуара или бассейна на корточках и как обмерший (по понятиям новейшего исследования науки) хватает неловких водолазов в охапку и топит их.
Искусство ныряльщиков или водолазов в этом случае состоит в том, чтобы утопленников брать сзади и за волосы и с ними вместе подняться, то есть вынырнуть к берегу.
По рассказам многих ловких водолазов, мастеров своего дела по части исследования русла рек, если они видели утопленника, то непременно в сидячем положении и на корточках, будь то женщина или мужчина. Но когда у утопленника лопался пузырь, то женщина всплывала по течению реки на спине, а мужчина кверху спиною.
Утопленник нечаянный – другое дело, но того, кто нарочно утопился, по-старинному поминать на молитве за упокой считалось за грех для поминающего. Говорят,
У камчадалов почитается за грех спасти утопающего – у них есть убеждение, что кто вытащит утопающего из воды – тот сам утонет. Также грехом считается спасти человека, которого занесло снегом в пути [14] .
Чтобы обнаружить труп утонувшего, поиски ведутся с зажженной свечой на борту лодки. Ее пламя становится неподвижным на том месте, где лежит труп. Краюха хлеба, содержащая ртуть, действует тем же образом. Некоторые верования утверждают, что утопленник поднимается на поверхность на девятый или седьмой день. И наконец, нужно согласиться с тем необъяснимым фактом, что утопленник действительно плавает лицом вниз, а утопленница – на спине.
Понятно, что смерть от утопления играет важную роль в суевериях моряков. Но, как покажет следующая глава, профессионалы на многих путях жизни одержимы собственными формами патологических страхов – с их особыми версиями магических способов – для преодоления таких ужасов.
Глава 5 Морские приметы и предзнаменования
Тяжелая ржавчина суеверия поразила людей тех профессий, где вовлеченные в труд люди зависят в большой степени от сил, стоящих вне их контроля. И они обращаются к магии, приносящей удачу, чтобы получить некоторые гарантии своего будущего благополучия. Из всех профессионалов, которые наиболее глубоко зависят от случая, наверное, никто не вовлечен в такой обширный список суеверий, как моряки. Конечно, люди всегда рассматривали море с благоговейным страхом, наделяя его многими сверхъестественными свойствами. И в эпоху парусов это благоговение было оправдано: жизнь моряков действительно зависела от ветров и штормов и сомнительной прочности деревянных судов.
Море казалось местом страха, смерти и безумия, пропастью, скрывающей Сатану, демонов и чудовищ. Оно было должно исчезнуть в день возрождения мира. В Откровении св. Иоанна Богослова сказано: «И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет (XXI, I)». В старину море считалось наипервейшей опасностью. Поэтому в литературе судьба человека часто сравнивается с терпящим бедствие кораблем.
Обращаясь к Богородице, Эташ Дешан просит защиты от невзгод, обрушившихся на его ветхий и хрупкий корабль жизни (Баллада CXXXIV). Ронсар в «Гимне смерти» также сравнивает жизнь с морем невзгод. Дю Белле называет счастливцем того, кто умер, не успев родиться, так как на его голову не обрушится буря, которой мы все подвержены («Жалоба отчаявшегося»). Д\'Обинье жалуется на свою долю, на шквал ветра и огрызающиеся волны, на бурю, козни врагов и заговоры («Гекатомба Дианы»).
В XVIII веке Ж. Ж. Руссо напишет: «Затерянный среди безбрежного моря несчастий, я не могу забыть детали моего первого кораблекрушения» («Исповедь», V).
К такому же сравнению прибегает Верлен, говоря об усталости от жизни и страхе смерти, о затерянном в волнах бриге и терпящей страшное кораблекрушение душе: «Устал я жить, и смерть меня страшит. / Как челн забытый, зыблемый приливом и отливом, / моя душа скользит по воле бурных волн» («Тоска». Перевод Ф. Сологуба, 1923 г.).
Так, до победы современной техники коллективное сознание воспринимало море как место бедствия. Оно связывалось с ночью, смертью, пропастью. Таков фон тысячелетнего ужаса перед «Океаном ночи». «Где моряки, погибшие во мраке ночи?» – пишет В. Гюго в 1836 г. Семнадцатью годами позже в годовом отчете Английского флота будут приведены такие цифры – 832 погибших судна за 1853 год.