Верный рыцарь, или Ужин в городе миллионеров
Шрифт:
Керкозов подошел ближе. Я сжалась. Я подумала, что он снова ударит меня или схватит за волосы с такой силой, что у меня выступят слезы. Он молча смотрел мне в глаза, ожидая, что я первая отведу взгляд. Но я смотрела ему в глаза, хотя от этого безмолвного поединка у меня неприятно покалывало в затылке и ломило виски. Однако я прекрасно понимала: если я отведу глаза первой, то меня автоматически запишут в лгуньи со всеми вытекающими отсюда последствиями.
– Ты не врешь? – полувопросительно-полуутвердительно сказал Керкозов.
– Нет. Это правда.
– И как далеко зашел этот журналюга?
– Он знает, что я у вас, и будет меня разыскивать. Обязательно. Он знает вашу яхту и вас.
На лице Керкозова отразился сложный мыслительный процесс.
– Хорошо! – наконец выдохнул он. – Ты все расскажешь по порядку. А потом вызовешь своего журналиста сюда. Ясно? – Он навел на меня указательный палец наподобие пистолета. – Я выражаюсь понятно?
Я кивнула. Получается, что я своими руками приготовила ловушку для Макса. Ну и ну! Мои мозги лихорадочно заработали. Но вместе мы что-нибудь придумаем. Или нет?.. Тогда и смерть у нас будет одна на двоих. Звучало все это как-то по-дурацки. И я едва не хихикнула, хотя поводов для шуток было очень мало.
Мой мучитель ушел, а я перевела дух. Я еще не знала, правильно ли я поступила, втравив в эту историю Макса. А я еще хотела обойтись без его помощи! А получается, что без Макса я никуда, как бы ни хорохорилась. Я отвела рукой волосы назад и увидела, как дрожат мои пальцы. Черт! Мне нужно успокоиться. Холодная и ясная голова – вот что требуется мне сейчас в первую очередь. Иначе я не смогу сочинить правдоподобную байку, какую ждет от меня Керкозов. И она должна быть как можно убедительней. Где-то я читала, что лучшая ложь – это та, которая смешана с правдой или в которой правда хотя бы частично присутствует. Тогда ложь производит более выгодное впечатление и подкопаться к ней труднее, чем к умело сконструированному вымыслу.
Свет ударил мне в глаза, и я прищурилась. Напротив меня стоял Керкозов и светил фонариком.
– Выходи, есть разговор! – кратко скомандовал он.
Я поднялась с пола и прикрыла глаза рукой.
– Уберите фонарик. Он слепит мне глаза.
Керкозов опустил фонарик и качнул головой:
– Пошли!
Я опять оказалась в той самой роскошной гостиной, в которой была вчера. Судя по всему, было утро, и всю ночь я провела в своей каморке.
В дверях стоял громила. Керкозов встал подальше – у стены. Они обменялись взглядами, и охранник ушел. Когда мы остались одни, Керкозов махнул рукой.
– Садись!
Я осторожно опустилась в мягкое кресло и выжидательно посмотрела на него.
– Надеюсь, ты понимаешь, что в твоем положении лучше всего рассказать правду, – начал он без всяких предисловий. – Ты можешь сидеть и выдумывать какие угодно истории, но пока ты не скажешь правды, ты будешь здесь. Столько, сколько понадобится. Но если ты скажешь правду, мы тебя отпустим.
Я задержала вдох. Похоже на красивенькую сказочку, чтобы усыпить мою бдительность, чтобы я сдалась и сказалa: «Все, ребята! Мне здесь надоело! Я вам выкладываю все, что знаю, а вы – пришвартовываете яхту в первом порту и отпускаете меня на все четыре стороны!»
Я понимала их тактику – взять меня измором. Они все хорошо продумали, и мне надо быть начеку – не расслабляться и не поддаваться хлипким обещаниям.
– Ладно! –
– А журналист? – быстро спросил Керкозов. – Он как причастен к этому делу? Он – твой друг?
Я мотнула головой.
– Нет. Меня с ним познакомил один приятель. Чисто случайно. Макс, журналиста зовут Максим, – пояснила я, – узнал, что я собираюсь в Канны, и предложил там встретиться. У него образовалась командировка во Францию…
– А почему ты решила поехать в Канны? – перебил меня Керкозов.
– Я подумала, что, может быть, вы знаете пациента, которому делали операцию в клинике шестого февраля. Я задала этот вопрос заместителю моего мужа Кротову, но он ничего не знал. Вскоре на него наехала машина, и он умер. Поэтому у меня оставалась надежда только на вас. Я подумала, что уж вы должны быть в курсе происходящего.
Керкозов озадаченно смотрел на меня. Я могла себя поздравить. Я действительно только что сказала полуправду. Остановившись у самой границы настоящей правды.
– Хорошо, если я тебе скажу, что тот больной, которого оперировали шестого февраля, не имеет никакого отношения к смерти твоего мужа, ты успокоишься на этом?
Я энергично кивнула.
– Да.
Он сел в кресло почти напротив меня и закинул ногу на ногу.
– Осталось вызвать журналиста и побеседовать с ним, – сказал Керкозов после недолгой паузы.
– Это зачем? – Я почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой. – Я же вам все сказала.
– Чтобы поставить точку в этой истории. Перекрестный допрос вам не помешает. Если все действительно обстоит так – гуляй на все четыре стороны. Ты свободна и можешь возвращаться в Москву. – Керкозов достал мой сотовый из кармана. – Звони!
Я подумала, что, возможно, не все так просто, как это представляется мне. Керкозов сделал вид, что поверил, но это на самом деле может быть всего лишь маской. А его основная цель – выманить сюда Макса. Тогда мои дела весьма плохи. Моя полуложь не убедила его. А может быть, он просто страхуется. Такие люди, прежде чем решиться на что-то, устраивают проверку со всех сторон. Вот и Керкозов хочет окончательно убедиться в правдивости моих слов, прежде чем дать полную вольницу.
– И чего ты колеблешься? – усмехнулся он. – Звони!
Я тряхнула волосами и, стараясь унять волнение, взяла трубку.
Я набрала номер Макса.
– Да. – Голос, раздавшийся в трубке, был не очень-то похож на голос Макса.
– Это я – Ника! – сказала я безжизненным голосом.
– Ника! – раздался оттуда обрадованный вопль Макса. – Ты жива? Ника, моя девочка! Где ты? С тобой все в порядке?
– Со мной все в порядке, – раздельно произнесла я, закусив губу. На моих глазах невольно выступили слезы. Я даже не подозревала, что этот Максов вопль так растрогает меня.