Вероника решает умереть
Шрифт:
В качестве последней попытки, на сей раз не предусматривавшей откладывания решения, посол снова вызвал сына для мужского разговора.
— Эдуард, ты сейчас в таком возрасте, когда пора принимать на себя ответственность за собственную жизнь. Мы терпели, сколько было возможно, но теперь пора кончать с этим глупым желанием быть художником и готовиться к приобретению профессии.
— Папа, но я для того и учусь, чтобы приобрести профессию художника.
— Если бы ты только знал, как мы тебя любим и какие усилия прилагаем, чтобы дать тебе хорошее образование. Поскольку ты никогда прежде так себя не вел, я могу
— Пойми, что я вас люблю больше всего на свете.
Посол смущенно кашлянул. Он не привык к таким непосредственным проявлениям нежности.
— Тогда, во имя любви, которую ты к нам испытываешь, сделай, пожалуйста, так, как хочет твоя мать. Брось на некоторое время эту историю с живописью, подыщи себе друзей из нашего круга и возвращайся к учебе.
— Если ты меня любишь, папа, то не должен просить об этом, ведь ты сам учил меня, что нужно бороться за то, чего хочешь достичь. Ты не можешь хотеть, чтобы я был человеком без воли.
— Я же сказал: во имя любви. Ведь никогда раньше я этого не говорил, сынок, а сейчас прошу об этом. Ради любви, которую ты к нам испытываешь, ради любви, которую мы чувствуем к тебе, вернись домой — не в физическом смысле, а в реальном. Ты обманываешь сам себя, когда бежишь от реальности.
С первого дня твоей жизни с тобою связаны наши самые сокровенные чаяния. Ты для нас все: наше будущее и наше прошлое. Твои деды были государственными служащими, и я боролся, как лев, чтобы начать карьеру дипломата и продвинуться в ней. И все это только ради того, чтобы открыть тебе дорогу, облегчить тебе путь. У меня до сих пор лежит ручка, которой я в качестве посла подписал мой первый документ, я бережно ее храню, чтобы передать тебе в тот день, когда и ты сделаешь то же самое.
Не обманывай наших ожиданий, сынок. Мы уже немолоды, мы хотим умереть спокойно, зная, что ты получил хорошую путевку в жизнь.
Если ты действительно нас любишь, сделай, как я прошу. Если ты не любишь нас, продолжай в том же духе.
Эдуард часами вглядывался в небо над городом Бразилия, смотрел на проплывающие в синеве облака — красивые, но не способные пролить ни единой капельки дождя на сухую землю центрального Бразильского плоскогорья. Он был так же опустошен, как и они.
Если сохранить верность своему выбору, мать в конце концов сляжет от страданий, отец утратит энтузиазм в отношении карьеры, оба будут винить себя в том, что допустили ошибку в воспитании любимого сына. Если отказаться от живописи, видения Рая никогда не выйдут на свет Божий и ничто в этом мире уже не сможет принести ему радости и воодушевления.
Он посмотрел вокруг, увидел свои картины, вспомнил, с какой любовью и нежностью он накладывал каждый мазок, и счел их все посредственными. Он обманывался. Ему хотелось быть тем, для чего он никогда не был избран, и ценою этого было разочарование родителей.
Райские видения были для людей избранных, которые в книгах выступают как герои и мученики своей веры. Люди, с детства знавшие, что они нужны миру. А то, что написано в книге, — это вымысел романиста.
За ужином он сказал родителям, что они правы: это была юношеская мечта, и его интерес к живописи уже прошел. Родители были довольны, мать от радости расплакалась и обняла сына. Все вернулось в норму.
Ночью посол втайне
На следующий день они обнаружили, что комната Эдуарда разгромлена, картины растерзаны режущим предметом, а сам он сидит в углу и смотрит на небо. Мать обняла его, сказала, как она его любит, но Эдуард не ответил.
Он не хотел больше слышать о любви: всем этим он был сыт по горло. Ему казалось, что он сможет все бросить и последовать советам отца, но в своей работе он зашел слишком далеко — перешел пропасть, отделявшую человека от его мечты, и назад пути уже не было.
Он не мог идти ни вперед, ни назад. А значит, проще было уйти со сцены.
Еще около пяти месяцев Эдуард пробыл в Бразилии, за ним ухаживали специалисты, установившие диагноз — редкая форма шизофрении, вероятно вызванная аварией с велосипедом. Вскоре в Югославии вспыхнула гражданская война, посла поспешно отозвали, проблемы накапливались слишком быстро, чтобы семья могла о нем заботиться, и единственным выходом было оставить его в недавно открытом санатории Виллете.
Когда Эдуард закончил рассказывать свою историю, был уже поздний вечер, и оба они дрожали от холода.
Пойдем вовнутрь, — сказал он. — Уже накрыли к ужину.
— В детстве, бывая в гостях у бабушки, я подолгу смотрела на одну картину, которая висела у нее на стене. Это была женщина — Мадонна, как говорят католики. Она парила над миром, простирая к Земле руки, с которых струились лучи света.
Самым любопытным в этой картине для меня было то, что эта женщина стояла ногами на живой змее. Я тогда спросила бабушку: "Она не боится змеи?
Ведь змея может укусить ее за ногу, и она погибнет от яда!"
А бабушка ответила:
«Змея принесла на Землю Добро и Зло, как говорится в Библии. Матерь Божия управляет и Добром, и Злом силой своей любви».
— А какое все это имеет отношение к моей истории?
— Я знаю тебя всего лишь неделю, так что было бы слишком рано говорить:
«Я тебя люблю», а поскольку эту ночь я не переживу, говорить тебе это было бы к тому же слишком поздно.
Но любовь — это и есть великое безумие мужчины и женщины.
Ты рассказал мне историю любви. Если быть откровенной, я считаю, что родители желали тебе всего наилучшего, и именно эта любовь почти совсем разрушила твою жизнь. То, что Мадонна на картине у моей бабушки попирает ногами змею, означает, что у этой любви две стороны.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Эдуард. — Я спровоцировал электрошок, потому что ты меня совсем запутала. Я боюсь того, что я чувствую, ведь любовь однажды уже разрушила меня.
— Не бойся. Сегодня я просила у доктора Игоря разрешения выйти отсюда и самой выбрать то место, где бы мне хотелось навсегда закрыть глаза. Но увидев, как тебя тащат санитары, я вдруг поняла, что твое лицо — это и есть то, что я хотела бы видеть последним, покидая этот мир. И я решила не уходить.
Когда ты спал после шока, у меня случился еще один приступ, и я подумала, что мой час настал. Я смотрела на твое лицо, пытаясь угадать историю твоей жизни, и приготовилась умереть счастливой. Но смерть не пришла — мое сердце снова выдержало, наверное, оттого, что я молода.