Вероятная причина

Харнесс Чарльз

Один год и двести миль отделяли его от того мгновения, когда из ствола винтовки Дофера вылетел дымок. Бен Эдмондс закрыл глаза и вышел из разума убийцы.

— Короче говоря, это решение этого суда о том, что ордер не был выдан по вероятной причине. Решение Апелляционного суда Нью-Йорка отменяется, и дело возвращается для дальнейшего разбирательства, не противоречащего этому заключению.

Она закончила.

Все в зале суда знали, что произошло. Для Нью-Йорка было бы бесполезно повторять попытку обвинить Тайсона без доказательства винтовки. Он должен быть освобожден, заклейменный убийца, с клеймом Каина

на лбу, и все руки были против него. Сколько еще Тайсону осталось жить?

Дофер, казалось, молча, размышлял. Эдмондсу этот человек показался лишь слегка разочарованным. Дофер не мог знать, что с ним только что произошло: образ, которого Дофер боялся больше всего, ужасный тайный образ, был осторожно извлечен из его сознания, унесен и уложен в другом месте. И там он стал постоянным, как струящийся модулированный узор светочувствительных молекул бромистого серебра в желатиновой эмульсии.

Эдмондс знал, что его лицо покрыто капельками пота и что он замерз.

Когда Хелен Норд закрыла папку, верховный судья повернулся и кивнул Оливеру Годвину.

Старик проскрежетал: — При всем уважении к вам, я не согласен с мнением большинства, и мои братья Мур, Ловски и Рэндольф уполномочили меня заявить, что они присоединяются к этому несогласию. Мы не утверждаем, что обнаружение винтовки оправдывает поиски, но мы думаем, что дело не в этом. Мы думаем, что обыск был произведен на основании законного ордера, и по этой причине винтовка была должным образом признана. В любом случае дело носит процедурный характер. Мы думаем, что если констебль допустил ошибку, это не должно освободить преступника. Общество имеет право на защиту от освобождения этого человека. Много было сказано о «пси» и ясновидении ранее, и здесь. Некоторые из авторов этого несогласия просили меня подтвердить их удовлетворение тем, что эти данные полностью подтверждают существование «пси». Лично я далек от убеждения. Но это не имеет значения, поскольку наше несогласие не основано, ни на вере, ни на неверии в «пси». Мы могли бы заметить, что использование «пси» в качестве полицейской техники обязательно требует подтверждения. Но единственное полезное подтверждение обязательно включает в себя предмет поиска. Нам, представителям меньшинства, кажется, что, когда ясновидящий (предполагая, что он был таковым) был должным образом подтвержден, ордер самоутверждается, и дальнейшее исследование излишне. По мнению нашего меньшинства, ордер был выдан по вероятной причине. Поэтому мы одобряем предыдущее решение суда.

— И теперь, с согласия наших братьев, представляющих мнение большинства, мы переходим к последнему вопросу. В приведенной ниже записи есть явные свидетельства того, что содержимое сейфа — экспонат Q, докажет существование «пси». И большинство, и меньшинство, конечно, пришли к нашим отдельным выводам без помощи сейфа, который, действительно, даже не является доказательством и не может иметь доказательной ценности в наших решениях. Мы теперь даем команду, чтобы открыть сейф. Судебный чиновник?

Уолтер Сиклес вскочил на ноги. — Протестую, Ваша Честь! У нас не было возможности изучить содержимое!

— Отклоняется. У вас будет возможность. — И нет такого понятия, как возражение против этого суда, — сурово добавил старик.

Сиклес неуверенно сел.

— Судебный чиновник, пожалуйста, продолжайте, —

раздраженно сказал Годвин.

— Позвольте напомнить, Ваша Честь, — сказал чиновник, — у меня нет шифра от сейфа.

— Конечно. Вот он. Пендлтон развернулся в кресле и протянул ожидавшему его помощнику конверт.

Через мгновение чиновник открыл сейф и заглянул внутрь. — Он полон... чего-то, Ваша Честь.

— Да. Думаю, это уретановая пена. Вам придется вырвать ее пальцами. Но будьте осторожны, когда доберетесь до камеры.

Помощник осторожно покопался. Наконец, он вытащил камеру, все еще покрытую прилипшими кусочками пластиковой пены.

Внезапно в большом зале послышался возбужденный гул.

Пендлтон дважды стукнул молотком. — Молчать! Или я попрошу сержантов очистить помещение! Он тихо добавил, обращаясь к чиновнику: — Выньте фотопленку. Вы знаете как?

— Да, Ваша Честь. Он потянул за язычок, отсчитал секунды, оторвал сборку и снял влажный отпечаток. Его глаза расширились.

— С позволения суда!— Гай Уинтерс был на ногах.

— Суд признает Нью-Йорк.

— Нью-Йорк просит разрешения на просмотр отпечатка.

— Согласен, мистер Уинтерс. И я полагаю, Мистер Сиклес тоже хотел бы его увидеть?

— Конечно, Ваша Честь.

Оба юриста склонились над фотографией вместе с судебным приставом, который держал черно-белый снимок за язычок.

Голос Пендлтона звучал спокойно, но теперь он повысился на пол-октавы. — Что показывает этот отпечаток?

Уинтерс удивленно посмотрел на верховного судью. — Кажется — это винтовка. Клуб дыма... после выстрела. Это комната... окно. И человек все еще целится...

— Человек?— потребовал Пендлтон.

— Да, Ваша Честь. Похоже на то... это Филип Дофер!

— Дофер? Свидетель?

— Очень похож, — подтвердил Уинтерс с непочтительным удивлением.

А теперь возник еще и сильный шум перед аудиторией. Коренастый бородатый мужчина ворвался в центральный проход. В правой руке он держал пистолет. Зрители отпрянули от него.

Он закричал: — Да! Я сделал это! Да здравствует революция!

Дерзкий, вооруженный кулак был поднят в странном противостоянии высшей беззаконной силы против высшей силы закона.

Все присутствующие вскочили на ноги. Вокруг самозванца образовался широкий пустой круг.

Дофер снова прогремел: — Если я убил вашего президента, вы думаете, я не убью вас? Все вы, одержимые дьяволом! Только как вы могли узнать, что это сделал я. У меня шесть патронов. Пожалуй, я начну с вашего шефа, мистера Пендлтона. Он помахал пистолетом. — Никому не двигаться! Может быть, я промахнусь и попаду в умную даму-судью. Вы хотите этого?

Эдмондс почувствовал, как внутри у него все сжалось. Ужас был полным. Теперь это было бесполезно, и слишком поздно говорить — никогда, никогда.

Но теперь, в этой ужасающей тишине, он почувствовал, как в комнату опускается холод. Холодный ветер ударил ему в лицо, и он вздрогнул. За его спиной шелестели большие темно-бордовые шторы.

Он почти забыл про Дофера. Что? — он задумался. Или ... кто?

— Лаура...? Оливер Годвин с трудом поднялся со стула, его усы дрожали, как поисковые антенны, и прошептал слово. Это было одновременно утверждение и вопрос, трепещущий, сломанный, опустошенный. Волосы на шее Эдмондса встали дыбом.