Вершина холма
Шрифт:
– Мы не сможем сразу перебраться в дом, но практически он готов, – сказала она. – Я уверена, мужу там все понравится. Перестройка – его идея. Он сказал, что это его последний дом, поэтому он должен быть идеальным.
Она говорила будничным тоном, словно обставлять квартиру, где больной встретит смерть, казалось ей самым что ни на есть рядовым делом. Она не приглашала Майкла в дом, а он не горел желанием его увидеть. Он уже познакомился со вкусами Евы по ее манере одеваться и не сомневался, что убранство дома удовлетворит самым строгим требованиям мистера Хеггенера. Он не видел фотографии ее мужа и ничего
– Наверное, – смущенно произнес он, – мне пора подыскать себе другое жилье.
– Я об этом подумала, – сказала Ева. – Я тебе кое-что покажу.
Они подошли к большим воротам с каменными столбами и двумя массивными распахнутыми железными створками; от въезда в усадьбу к дому вела гравийная дорога.
– Войдем внутрь, – предложила она.
Сразу за воротами, чуть сбоку, стоял небольшой кирпичный коттедж. Ева вытащила ключ, отперла дверь, зажгла свет.
– Заходи, заходи, – сказала она.
Стоя у двери, он ощутил слабое дуновение теплого воздуха от включенного калорифера.
– Это домик привратника, он сохранился с той поры, когда здесь еще были привратники.
В просторной гостиной стояли старинные масляные лампы с подведенным к ним электричеством, обитая потертым бежевым шелком викторианская софа с гнутыми ножками, широкий письменный стол, телефон и телевизор. Над камином висела голова оленя с ветвистыми рогами. Одна дверь вела на кухню, другая – в спальню.
– Как тебе здесь нравится? – спросила она.
– Привратник был везучий малый.
– Ты бы хотел тут жить?
– Наверное, тебе следует прежде посоветоваться с мужем,
– Я не обсуждаю с ним хозяйственные дела, – сказала Ева.
«Я уже отнесен к разряду хозяйственных дел», – подумал Майкл.
– До главного дома – четыреста ярдов, – продолжала она, – между ним и коттеджем – лес, поэтому ты можешь принимать любых гостей и шуметь сколько угодно, нас этим не потревожишь. Ты даже можешь нам помогать – разгребать снег, приносить дрова для камина, возить на машине моего мужа, когда он устанет ездить сам, а я буду занята. Мы держим экономку, но ей семьдесят лет и у нее едва хватает сил готовить нам еду. Разумеется, мы не станем брать с тебя плату за жилье.
– Я всегда могу продать «порше», – заметил Майкл, – и жить, ни о чем не заботясь, в гостинице – тогда мне не придется таскать дрова.
Он чувствовал, что она говорит с ним так, будто нанимает слугу.
– Когда я переберусь в дом, – сухо сказала Ева, – я не смогу приходить к тебе в номер. Надеюсь, ты это понимаешь. Или это для тебя уже мало значит?
Он обнял ее и поцеловал.
– Позже я покажу тебе, как мало это для меня значит.
Улыбаясь, она отступила на шаг, расстегнула шубу и крепко прижалась к Майклу.
– Я хочу увидеть это немедленно, – сказала она. – Давай обживем этот маленький уютный домик прямо сейчас.
После того как Ева аккуратно, по-домашнему, застелила постель, чтобы скрыть следы их присутствия, они потушили свет в коттедже и заперли его. На улице шел снег. Он
– Наконец-то. Теперь весь город будет ликовать, в субботу хлынет поток машин с туристами, и у местных жителей появится возможность выкупить свою заложенную недвижимость. Мы точно индийские крестьяне, ждущие сезона дождей. Сколько бы снежных машин мы ни поставили, без нашего горного сезона дождей всем нам грозит голод, а в первую очередь – банкам. В древности мы приносили бы жертвы в дни зимнего солнцестояния.
Идя рядом с ней и собакой, ловившей языком снежинки, Майкл не думал о закладных и солнцестоянии.
– Что ты скажешь своему мужу?
– Мужу? – повторила она. – Ничего. Гарантирую, ты ему понравишься. Ты в его вкусе.
Позже, лежа в одиночестве у себя в номере, Майкл задумался, а так ли уж он хочет понравиться ее мужу.
Ему приснился страшный сон. С трудом сохраняя равновесие, Майкл мчался на лыжах по крутому ледяному склону, время от времени он налетал на каменистые проплешины, и из-под стальных кантов вырывались искры. Он несся все быстрее и быстрее, а внизу чернела глубокая пропасть. Ветер свистел в ушах, пропасть приближалась, а скорость нарастала и нарастала. Он попытался остановиться, но понял, что затормозить на таком льду невозможно. Закричал, но ветер относил звук. Он чувствовал, что вот-вот разобьется, но ничего не мог предпринять.
Зазвонил телефон, и он проснулся весь в холодном поту. Сторз потянулся дрожащей рукой к трубке.
Это был Дэвид Калли. Его голос звучал радостно:
– Майкл, настоящий снегопад! За ночь навалит не меньше фута. В девять я включаю подъемник. Не хочешь вместе со мной открыть сезон?
– Отлично, – сказал Майкл, стараясь придать голосу твердость. – Приду. Кстати, который час?
– Без четверти одиннадцать. Я что, разбудил тебя?
– Нет, – ответил Майкл. – Я занимался изучением сезона дождей.
– Что? – недоуменно спросил Калли.
– Индийские ливни, – пояснил Майкл. – Не важно.
– Жду тебя в девять. – Калли положил трубку.
«Еще один муж, которому я нравлюсь», – подумал Майкл, мысленно благодаря Калли за то, что он разбудил его.
Он взглянул на часы, желая проверить, не ошибся ли Дэвид. Без двадцати одиннадцать. Майкл встал с кровати, подошел к окну. Тяжелые хлопья снега искрились в свете фонарей, ночь стояла безветренная. Он увидел Еву Хеггенер в высоких снегоступах, поднимавшихся до низа пушистой меховой шубы, сенбернар радостно резвился на свежем снежке, перекатываясь через спину. «После того, что было в коттедже, откуда только она берет силы?» – неприязненно подумал Майкл.
Он раздвинул шторы, чтобы видеть снег, и лег, собираясь спать, но его снова побеспокоил телефон. Сьюзен Хартли звонила из Нью-Йорка.
– Привет, – сказала она. – У нас тут настоящая Сибирь. А у вас?
– К утру навалит фут.
– Когда пустят подъемник?
– Завтра в девять утра.
– О, прелесть. Я возьму неделю перед праздником Благодарения, итого получится дней десять. Антуан теперь у меня, для него место найдется?
– Как его дела?
– Он на грани самоубийства.