Вершины не спят (Книга 1)
Шрифт:
Первая газета на кабардинском языке появилась. Вначале ее развозили по аулам сами издатели. Дело, однако, затруднялось тем, что почти никто, кроме самих авторов, не в силах был полностью прочитать и понять эту газету, составленную частью из коротких сообщений, но больше из литературных композиций, заимствованных из нартских сказаний и народных песен. Казгирей и сам сочинял стихи. Он приступил к составлению грамматики кабардинского языка, совершенствовал алфавит, выработанный Цаговым, составил букварь. А все свободное от этих занятий время проводил в седле. Он разъезжал по аулам и поместьям богатых людей, не
Война и разруха не мешали Казгирею и Нури делать доброе дело. Они издали и учебник для начальных классов школы, учрежденной на средства добровольных пожертвований. Казгирей обещал жертвователям все доходы от будущих взносов за право учения. И многие захотели отдать детей в школу, где собирались учить и письму, и арифметике, и географии. И что особенно важно — священной черноте Корана.
Школа Матханова и Цагова быстро приобрела известность. Тут и там в аулах по настоянию мулл сходами принимались решения открыть «матхановскую школу», ибо ее программа признавалась лучшей общеобразовательной программой для мусульман. Понадобилось увеличить выпуск учебников, наступило время подумать о курсах для учителей. Наконец и старик Кургоко начал понимать, что не сын заблудился на дорогах, указанных ему отцом, а скорее, он сам заблудился: сын почти уже догнал известностью полковника Клишбиева.
Не было, казалось, сил, способных затмить звезду Казгирея…
Такова история Кургоко Матханова и его сыновей.
В зимнее время дни коротки. Путники — Степан Ильич и Эльдар — подходили к аулу под вечер. Пока дошли до реки, холмы, белевшие вдали, уже совсем посинели. Наступали сумерки.
Зима всегда меняет знакомые места, и, может быть, поэтому Степан Ильич не сразу узнал их. Эльдар же тут прежде и не бывал. Он считал, что следует поторапливаться: хорошо бы прийти в аул засветло. И его удивляло странное поведение Степана Ильича, который говорил Эльдару, что им обязательно нужно поспеть в аул сегодня, а вместе с тем не только не торопился, а выйдя на берег реки, как бы даже умышленно медлил с переправой через обмелевшую реку. Дважды они могли бы переправиться на тот берег с попутной мажарой, и оба раза Степан Ильич останавливал Эльдара:
— Нет, Эльдар, погоди маленько. Медлительность Степана Ильича казалась тем более странной, что не только он сам, человек пожилой, но и горячий, молодой Эльдар уже изрядно продрог. Они согревались, расхаживая по берегу. Зачем являться в чужой аул ночью? Этого не мог понять Эльдар. Но, не теряя учтивости, он скрывал свое недоумение.
Совсем смеркалось, когда показались двое всадников. Степан Ильич обрадовано закричал:
— Салям алейкум, Инал!
Один из всадников, спешившись, передал поводья другому, быстро пошел навстречу и почтительно остановился перед Степаном Ильичом. Степан Ильич дружески обнял его, вроде того, как давеча обнимал Астемира.
— Алейкум салям! — приветливо отвечал человек. — Как здоров ты, мой дорогой учитель? Давно ли ты ждешь?
— Это Эльдар. — Степан Ильич показал на Эльдара. — Все происходит так, как нам с тобою хотелось, Инал. Эльдар сын Мурата, племянник
— Твои друзья — мои друзья, — отвечал Инал. — Мой конь, мой очаг, мои друзья — это все твое, дорогой наставник Степан Ильич! Все это твое, все это принадлежит тебе и твоим друзьям! Я хотел бы иметь всего много только затем, чтобы разделить с тобой.
— Ну-ну… оставь эти… признания… этот восточный стиль, — добродушно остановил Инала Степан Ильич. — Сейчас не до любезностей. А? Ты не обижайся, Инал. Как думаешь переправляться?
— Ты меня не можешь обидеть, Степан. А как переправляться — это очень просто: садись в седло. Твой друг сядет С Хабижем… Знакомься с Хабижем. Он балкарец, горец с сердцем революционера и глазами орла. Он видит то, что мы с тобой разглядим только через полчаса. А ну-ка, Хабиж, что ты видишь вон там?
Инал добродушно посмеивался. Голос его был басовит, движения уверенны. Степан Ильич прервал шутки:
— Толком говори, кто это?
Инал объяснил, что Хабиж был до сих пор как бы оруженосцем «у нашего Буачидзе»…
Эльдар понял, что речь идет о каком-то большом начальнике, хотя и не знал имени руководителя большевиков.
— Буачидзе шлет тебе салям, Степан Ильич. Он сам прибыть не сможет. У меня в шапке есть письмо от него для тебя.
— Давай письмо, и двинемся.
С этими словами Степан Ильич подошел к коню, Инал придержал стремя, Степан Ильич довольно ловко сел и тут же распечатал полученное письмо.
Эльдар смотрел во все глаза на человека, которого Степан Ильич называл Иналом. Неужели это и есть тот самый Инал Маремканов?
Эльдар видел перед собою джигита лет двадцати двух, сильного и ловкого. От верховой езды на морозе раскраснелись щеки на смуглом скуластом лице, молодые усы были подстрижены. Чуть косые глаза смотрели из-под дорогой кубанки остро и пытливо, когда оглядывали незнакомого человека, но их выражение сразу же менялось, как только Инал переводил взгляд на Степана Ильича. Тогда они выражали почтительность и преданность. Степан Ильич иногда и сам поглядывал такими же глазами на своего спутника…
— Садись, Эльдар, на коня! — сказал Инал по-кабардински. — Хабиж! Вот тебе товарищ, принимай его.
Четыре всадника на двух конях переправились вброд через мелководный Урух. Река уже была подернута ледком.
Эльдар размышлял: что же означает эта встреча?
Довольно долго всадники поднимались по ровному пологому склону, и когда наконец въехали в аул, совсем стемнело.
Собаки лениво поглядывали на незнакомых всадников. По дворам слышалось мычание коров, кое-где еще звенели ведра, вспыхивал огонек и на землю ложился свет от открывшейся двери.
Степану Ильичу все казалось незнакомым, как будто он никогда прежде и не ходил по этой улице.
— Вот новый дом старого Кургоко, — хмуро сказал Инал, когда всадники поравнялись с длинным белым забором, из-за которого виднелись заиндевелые ветви сада.
— Ну, как старик? Думаю, он доволен своим сыном Казгиреем.
— Доволен.
— А Нашхо?
— Нашхо не менее ученый человек. Он учился на юриста в императорском университете. В городе Одессе.
— Ишь ты!
Степан Ильич помолчал…