Вершины жизни
Шрифт:
— Ты права. Я сурово отчитываю всякого, кто пытается превозносить меня, объявляя какими-то особыми заслугами то, что, по существу, является смыслом всей моей жизни.
Карл докурил сигару. Он отдыхал, усевшись в кресло, наблюдая, как шьет Женни.
Старшие дочери Маркса одевались почти что одинаково. Разнились лишь отделки, цветы на шляпках, косыночки, так как волосы и глаза Лауры были значительно светлее, нежели у ее сестры. Обеих девушек украшал цвет лица. Женнихен — копия отца — была смуглянкой. Лаура унаследовала
Покуда Женни шила, ее дочери находились в маленькой оранжерее, всегда полной растений, выращенных страстным цветоводом Женнихен. Она недавно посадила луковицы тюльпанов, полученные от родственников отца из Голландии, и вот уже они превратились в неправдоподобно красивые цветы.
— Точно раскрашенный восковой колокольчик, — воскликнула Тусси и слегка прикоснулась пальчиком к тугому пунцовому лепестку.
— Цветы не любят человеческого прикосновения. Ты не ветер и не капля дождя, — обеспокоенно сказала Женнихен.
Она поливала из зеленой лейки выстроившиеся в ряд вазоны. Маленький фонарь, поставленный прямо на земляном полу, скупо освещал стеклянный домик и деревянную, плохо обструганную низкую скамью, на которой сидела Лаура, подперев голову руками. Ее каштановые локоны небрежно рассыпались по плечам.
— Что лучше, любить самой или знать, что ты любима? — спросила она вдруг, встряхнув пышными волосами.
— Любить, — не размышляя ответила Женнихен.
— О нет! Я предпочла бы верить, что меня крепко, на всю жизнь любят, — уверенно ответила ей сестра.
— А по-моему, лучше всего на свете быть моряком и, как капитан Марриет, пережить несколько кораблекрушений, затем высадиться на острове, где живут людоеды, — вмешалась в беседу старших сестер Элеонора.
— Но не быть съеденными ими, как это случилось с бедным храбрым моряком Куком, — напомнила Женнихен. — Кстати, иди-ка, Тусси, домой, тебя, верно, уже ищет Ленхен. Да захвати вот эти семена розовой азалии. Их надо послать дяде Энгельсу. Он обещал мне рассаду редких орхидей лилового цвета с белыми крапинками.
— Кто же из вас лучший садовод? — спросила Тусси, которой очень не хотелось уходить из теплицы.
— Конечно, дядя Фред, я только его ученица.
— Надобно превзойти тех, кто нас учит, не правда ли, Готтентот? — важно изрекла Элеонора.
— Не знаю, может быть, и так, — рассеянно ответила ей Лаура. — Ну, иди же домой, бэби. Тебе пора уже спать.
— Вам хочется выпроводить меня, чтобы снова болтать о любви, — хитро сощурившись, сказала Тусси.
Она приподняла пышную юбочку, из-под которой до щиколоток спускались панталончики в оборочках, юлой закружилась
Распевая, девочка вприпрыжку выбежала из оранжереи и тут же исчезла в темном саду.
— Ах ты бесенок! — бросила ей вдогонку Женнихен.
Вдоволь посмеявшись над шустрой Тусси, сестры замолчали. Женнихен закончила поливку и срезала несколько красных гиацинтов, чтобы поставить в вазу на рабочем столе отца.
— Как удивительно пахнут эти странные цветы. Я читала, что Магомет превыше всего на свете любил благовония. Он был прав.
— Надеюсь, ты не собираешься принять из-за этого магометанство, — пошутила Лаура.
— Атеизм объемлет в себе все религии, чтобы затем их опровергнуть. Но если бы я искала земное воплощение божества, то нашла бы его только в цветах — они предел красоты. Напиши об этом поэму, Какаду. Ты ведь у нас поэтесса.
За пристрастие к нарядам и умение красиво одеваться Лауру сызмала в семье прозвали мастер Какаду, по имени модного портного из старинного романа.
— Стихи для меня то же, что для тебя цветы, — ответила Лаура.
— Нравится ли тебе легенда о том, что двое возлюбленных созданы из одного куска материи? Они всю жизнь ищут друг друга. Необъяснимая тоска гонит их по свету. Они единое целое и, чтобы быть счастливыми, должны соединиться, — спросила Женнихен.
— Очевидно, наша мэмхен и Мавр сделаны из одной штуки этого божественного атласа, — усмехнулась Лаура. — Впрочем, я больше не люблю сказок. Они нас обманывают. В действительности все совсем по-другому.
— Жизнь немыслима без грез, — возразила Женнихен. — Посмотри, как загадочны эти цикламены. Знаешь ли ты, что в Италии их называют пармскими фиалками?
— Любить можно многое на свете: родителей, детей, сласти, веселье, наряды… — не отвечая сестре и продолжая мыслить вслух, сказала Лаура.
— И для каждой любви, как пишут сентиментальный поэты, свой бутон на цветущей ветке. И все-таки, что ни говори, это поистине волшебство — встреча среди миллионов людей с тем единственным, кто станет твоим вторым я, — заметила Женнихен.
— Ты романтик, а вот я боюсь, что не сумею любить, как Джульетта Ромео. Мне нравится побеждать. Это тщеславие, и только. Затем приходит скука.
— Ты думаешь о Чарлзе Маннинге?
— Он пока еще не говорил мне о любви.
— Лаура, береги цельность своего сердца, чтобы испытать чувство настоящей любви.
— Я хочу быть любимой.
— Зачем тебе чужая любовь, если ты ее не разделяешь?
— Мы с тобой разные, Женнихен.
— Для нас все только начинается.