Вершины
Шрифт:
Правда, как-то Борисов не сдержался, заметил с печалью в голосе, что в любви у него до сих пор ясности нет. В курсантские годы он влюбился в одну девушку. Сильно влюбился, как это бывает в первый раз. Ждать выходных не хватало сил. Но не оценила избранница его порыва, вышла замуж за другого. А что может быть горше в юные годы, чем потеря любимой?
— Тогда я понял шекспировское: «О женщины, вам имя — вероломство!» — грустно, с долей иронии процитировал Борисов. — И хотя потом повстречал ту, которой пишу, правда, редко, печать сомнений хранится. А все же, что бы ни говорили, от любви остаются чудные воспоминания!
Наверное, его чувства к знакомой, которой писал теперь, были гораздо глубже и серьезнее, чем он о них говорил, но груз прошлого продолжал на него давить. И тоска
Хотя Андрей писал знакомой девушке очень редко, словно боялся разбрызгать на бумаге чувства своей красивой души, Черножуков по отдельным фразам друга все же догадывался, как глубоко предан он новой избраннице в далеком сибирском городе.
Рассказывая однажды об отъезде в Афганистан, о прощании с девушкой, Андрей сказал замечательную фразу, очень понравившуюся ему, Черножукову:
— Она летела по перрону, словно птица, раскинув руки, едва касаясь земли.
Эх, Андрюша, сколько трепетных чувств скрывалось за твоим показным равнодушием, которое ты пытался изобразить всякий раз, когда разговор заходил о любви, верности. Там, в Афганистане, соленых шуточек в адрес жен, любимых, просто знакомых не отпускают, как нередко случается еще в молодежной среде. Даже те представительницы прекрасного пола, с которыми в общем-то и не очень ладили, становились предметом серьезных раздумий.
И такие прекрасные слова находили, какие, наверное, не услышишь в другой обстановке никогда. Вся шелуха спадала с человека, побывавшего под смертельным огнем. А настоящие чувства в разлуке только крепчают.
И разве не ты, дорогой мой заместитель, рассказывал ребятам подслушанную где-то восточную легенду? В ней говорилось, как однажды Огонь, Вода и Верность отправились в дальнее путешествие. В дороге рассказывал каждый о своих делах и доблестях. Огонь говорил, что, не будь его, люди погибли бы от холода и не на чем было бы готовить пищу. Вода говорила, что без нее и человек, и природа исчезли бы. А Верность сказала: «Без меня вообще жизнь бессмысленна». Когда их путешествие подошло к концу, они начали выяснять: если потребуется опять собраться в путь, как им найти друг друга? Огонь говорит, что его можно найти там, где дым. Вода заявляет, что она всегда там, где зелень. А Верность молчит. Когда ее спросили — как же тебя найти — она удивилась: «А разве вы со мной тоже прощаетесь? С Верностью никогда не расстаются, ее не теряют и не ищут. Я всегда должна быть с вами. День и ночь, на каждом шагу...»
...Где же ты, дорогой человечище, Андрюша Борисов? Горят ли радостью и надеждой твои глаза, как в ту душную афганскую ночь, когда заходила речь о тамбовской метели?
***
Возвращались с полигона в слякотную осеннюю погоду. Продолжал накрапывать нудный мелкий дождь, точно небо прохудилось от старости. Увядающая краса леса намокла и не отливала багряным костром.
Черножуков сидел в уазике командира полка и молча смотрел в забрызганное дождем окошко. Настроение у него было под стать погоде.
— Что голову повесил, добрый молодец? — повернулся к нему с переднего сиденья майор, комполка. — Батальон действовал неплохо: первый блин — и не комом.
— Комом, товарищ майор, в том-то и дело. В том-то и беда, что комом, — заговорил Черножуков. И, не ожидая вопросов, рассказал о действиях третьей роты.
— М-да, — качнул головой майор. — Любят у нас некоторые без труда в дамки шагнуть. Для них учения — всего лишь игра, спектакль, где роли распределены и следует только блестяще показать себя. Тут и к нашим училищам счет предъявить стоит, в них иногда курсантов не к полю готовят, а к тиши кабинетов. Вы, кстати, какое закончили?
— Бакинское общевойсковое...
— Я не прав?
— Правы, ох, как правы, товарищ майор. Горы были рядом, а мы порой перевалы штурмовали все больше по картам, в классах да на макетах.
— Что же, очень приятно, что понимаем это. Значит, будем учить людей так, как того требует бой. И не стесняйтесь рассказывать об афганском опыте. Побольше вводных, которые сами решали в боевых условиях. Смотрите, анализируйте, предлагайте.
Майор усадил молодого комбата в свой уазик, оторвав
Дорога с размаху ударилась в забор части, расположенной на окраине старинного русского города, и раскололась на две. Уазик повернул направо, к воротам КПП. За ними виднелись стены из красного, от времени слегка покрошившегося кирпича. Знакомые стены, знакомый военный городок. В нем Черножуков и начинал офицерскую службу. Входил в эти самые ворота с волнением и тревогой, с надеждой и верой в свое завтрашнее.
В мечтах, насколько Александр помнил их, он не уносился далеко. Считал, что нужно в первую очередь в совершенстве овладеть своим ремеслом — только тогда работа принесет счастье. Этому его настойчиво учила мать, преподававшая в школе русский язык и литературу. Она тогда имела в виду не военное дело (хотела, чтобы сын тоже стал педагогом), а ремесло вообще. Правда, окунувшись в «ремесло», лейтенант Черножуков с трудом представлял, какие усилия надо затратить, чтобы им овладеть. Основной вывод из первого года службы он вынес для себя такой: верить в силу своей воли. Человек может не успевать в каком-то деле, но может заставить себя быть храбрым солдатом и честно выполнять свой долг. Делая себе поблажки, он ленится и трусит. Только усилием воли заставишь себя трудиться на совесть и совершать героические поступки.
В тот первый командирский год лейтенант Черножуков впервые глубоко задумался об авторитете офицера и занес в свою записную книжку: «Авторитет зиждется: 1. На доверии, которое завоевывается профессиональными качествами (знаниями, организованностью, находчивостью). 2. Уважении, которое достигается честностью и порядочностью. 3. Любви и заботе о подчиненных, защите их интересов — быт, внимание, уважительное отношение и т. д.
Уроки первого лейтенантского года здорово помогли ему, когда он попал служить в одно из подразделений ограниченного контингента советских войск в Афганистане. И сейчас, глядя на красный кирпич старинной кладки, Александр невольно впадал в сентиментальное настроение. Любил он этот городок. В просторечье местные жители так и называли его «Красные казармы». Тем самым они отдавали дань прежде всего историческому прошлому казарм: здесь в жестокую круговерть гражданской войны формировались и уходили на борьбу за Советскую власть первые полки красной конницы. Здесь перед Великой Отечественной ковались кадры советской кавалерии, которым пришлось водить в атаки кавалерийские эскадроны в гвардейских корпусах Доватора, Кириченко, Селиванова. Наверное, в минуту фронтового затишья лихие командиры добрым словом вспоминали «красные казармы», где каждый из них учился воевать, постигал суворовскую заповедь о том, что в военных действиях нужно быстро сообразить и немедленно исполнить, чтобы неприятелю не дать времени опомниться.
Шли годы. После Великой Победы над фашистскими захватчиками в «красных казармах» появились новые обитатели. Конюшни, долгое время слышавшие ржание строевых коней, превратились в надежные боксы для могучей техники. В одном из таких боксов и размещались боевые машины пехоты мотострелкового батальона танкового полка, где командиром взвода начал офицерскую службу выпускник Бакинского высшего общевойскового командного училища имени Верховного Совета Азербайджанской ССР лейтенант Черножуков.
Уже на первом учении с боевой стрельбой командир роты капитан Леонид Карташов отметил умение молодого взводного надежно управлять подразделением. Не укрылась от ротного и такая деталь: за короткое время Черножуков сумел не только найти нужный тон в обращении с подчиненными, а и стать им как бы старшим товарищем. У лейтенанта словно не было личных дел за пределами «красных казарм». Для некоторых молодых офицеров-холостяков большой город с сияющими по вечерам огнями проспектов и улиц таил немалые