Версии настоящего

Ольшванг Хельга

«Ничего не трогай. Оставь как было…»

Ничего не трогай. Оставь как было.Пусть озёра валяются как попало,Вавилонской башни обломки – буквыгородов, мерцающие из пыли,пусть, разлегшись внизу на белом,там Кавказ в ошейнике спит шоссе, там —хоровое кипенье по минаретам.Cтраны, сбившись бельём постельным,пусть по-прежнему ждут развязки.Не стирай, оставь их как есть, покамест.Занимается тихим огнём пергамент.Занимается мальчик на фортепианов комнате, мучаясь минуэтом.Это и есть молитва.Закат. Пшеничное полотенце.В руке полководца дрожит указка.Стынет ванна – купать младенца.Фа Ми Ре. Да закончится деньна этом.

«Исподволь, к себе, внутри…»

Исподволь,

к себе, внутрикомнаты ночной – о комжалость?О душе, клубкомв теле свёрнутой всему «умри»разрешат, а ей одной, лишасьимени, покрова – быть и быть.Кто она потом —не слух, не опыт. Cпит,А за приоткрытым ртомтела, дальше выдоха – ничто.Нечем слова вымолвить уже.Что же я тогда и ктозябнущей внутри душе?Жалость к ней, сознание того,что творится, но не предстоит,кров невечный, дальнее родствопо отцу, который тоже скрыт?Но, быть может, мёртвого к живымжалость, к вечным – смертного, и естьто, с чем остаёшься ночью здесь,в жалость превращаясь,в шелест, в дым?2007–09

«Дерево говорило…»

Дерево говорило, рекло, нарекало (по имени),снизу вверх, как река (вдоль себя), текло, как речь уплывало (вело, корило), пустоту покрывало, как будто надламывало стекло. Проникая в углы (тушь на листе), расплывалась сень древесная, всё бледней становясь (очертанья вен вдоль воздетой руки), разлетаясь, как выдох (а корни – вдох), говорило и речь свою в никуда отпускало дерево, чей потокразновеликих ветвей и веток струился наверх, туда, где верх и низ менялись местами, даль, с четырёх сторон подожжённая, как стена крепости, крепкого тела (cтолпа, ствола), ствол обступала (крепость). И всё, что не было зримо, не было небом — было деревом, словом, излившимся вверх теплом земли, соком её, муравьиной дорогой в рай, потерявшим значенье жестом ветви (руки) за край текста, в поисках то ли точки, то ли креста, птицы, звезды, окончания речи – какого-нибудь следа на пустой странице.08/ 2000

«Пока ты здесь, я разглядеть пытаюсь…»

Ю. О.

Пока ты здесь, я разглядеть пытаюсьтвоё лицо на свет. Пока не меркнет свет,запоминаю.Дальше – вечер. Я глаз не отвожу, и неттакой последней тьмы, чтобы заставитьтебя исчезнуть. Даже сон несёттвоё лицо сквозь странные своидымы и комнаты, пока не рассветёт.Ты здесь, передо мной.Не в фокусе к плечамтвоим и скулам мир неплотно примыкает.По звону судя – дождь. По треску о причалневидимых бортов – прилив и утро. Затекаетза раму акварель края веранды, склон,ступени лестницы с откоса,вокруг тебя меняющийся фон —ландшафт, со лба сбегают тени. Сносити звук дождя, и толчею лучей,и ветхие хоры,и облака спадающих плащейс горы,листыс плеч осени. Я глаз не отведу, пока твои черты наносит медленно, как раньше на пластину фотостекла, покрытого волшебным серебром коллодия и желатином. И выдержка длиною в смерть нужна, —– Не шелохнись! — чтоб свет дошёл до дна зрачка и памяти, лицо твоё оставил во мне, пока ты здесь, лицо твоё оставил.07/ 1998

Winterreise

Франц Шуберт в исполнении Фишера Дискау

Зимний путь,Фишера бас-баритондо конца допой,до последней станциипоезд по клавишам вторь ему, чёрным и серым,«домой, домой»,хроматическим «тон, полоутон, тон, тон»фортепианным, шатающимся впотьмахзимним звуком глухимсоставов, суставов, обёрнутых войлоком.Пьяного

вдоль коридора шаги и неверный взмахзажигающей спичку руки.Подстаканник с видом Кремля, растворсоды-Липтона, IchLiebe, Fischer, продолжь. Проходит длинный дозор ночныхпроводниц, городов и деревьев, мелькает неверный узорДальних нот золотых.

Форточки

«Оставшись, зеркало, одно…»

Оставшись, зеркало, одноликует в опустелом доме,как идиот, не зная кромесебя, остриженный под ноль,героев действия, всеголишась. О, памяти не мука,самодовольное вдовство —ни облика,ни сна,ни духа.Бесследной жизни торжество.Не потому ли, замеревв дверях, не смеет кинуть взорапоследнего, «Иду!», ушелец,что безобразное стеклок лицу уже не вспомнит рифмы?02/ 2005

«Желание словом извлечь…»

Желание словом извлечь,зацепить крючком за губуглубинную рыбу —Бога с белым пятном на лбу,гибкой спиной и оловянным оком.Благую вестьИоанн ловил – не поймал,Матфей не поймал. И днесьи доныне, согбённые, у водымолча сидят. У проруби(у звездыво льду) край зарастает. И рыба дремлет,живот ко днуприжимая.Желание длит волну,дуновенье времени,дрожь в руке,дрожь луча на пустом крючке,удочки с небом вокруг неё(белым – в знак пораженья).Желание – житие,расстояние между словом и рыбьим ртом,оком бдящим и оком спящим,между водой и льдом.Ни поймать не дано,ни отличить ловцаот ловимого. Рыбы и отраженьясклонённого к ней лица.07/ 2000

Приёмный покой

(несколько монологов)

1

Я знаю о себе ещё не всё —причина шаткая.О, несуществованье,я не готов к тебе, и я ещё весом.В наполненной по самый обод ваннея, как младенец, влавствую пятьюпростыми чувствами и радостным наитьемприсутствия и сам себя люблю,и – кто это писал «у бездны на краю» —я всё же не готов к отплытью.Я знал отверженность. И промысел – вчерне —я выполнил. Но выход из пустынистрашней, чем сорок лет предшествующих в ней …– Рыба как рыба, не хочешь, сказала, не жри, оглох. Cтарый, а хуже … Ща вся вода простынет. Не брызгай, зальёшь в ординаторской потолок. Закрути потуже.

2

Главного не знаю, не приемлю.Так и не придя в сознанье, лягут в землюмногие, не прояснив причин, не просияв,станут кормом стеблей, ив,ясеней, во тьму себя загнав,где ни продыху, ни мысли, где, извилист,из червями траченой листвы листновый вырастает, словно змей,к Еве поворачиваясь всейсмертной мудростью и ложной простотою,всем потомством, завязью густоюбудущих плодов и их смертей.

3

«Встань, как лист передо мною,как смычок перед струною,как расстрельный у стены,как иголка перед стогом,как заблудший перед Богом,как ответ из тишины …»– Встань, как тебя, тоже, бассейн нашёл. Боком, сказала, боком! Полотенце держи, штаны. Свет тушу, хлоркой, так это ж для вас стерилизуем, козлы.Чтобы тихо. Не шаркать потом. Кому надо – иди сейчас, и лучше меня не зли.