Вертеп
Шрифт:
Марина затянулась.
— Хорошее время, между прочим, было. Зря его сейчас клянут. О нынешних пошлостях и гадостях мы и подумать не могли. Но жизнь есть жизнь. Случилась беда. Я сначала и не знала, как вести себя с Володей. Отец подсказал: «Пойди к нему, помоги с ребенком».
Она чуть помолчала.
— Ну, пришла. Он мне сразу душу растопил. Мы, бабы, любим побрюзжать, дескать, мужики от детей, как черт от ладана. Ну уж Володька любую женщину в любви к ребенку превзойдет. Ради Лильки и ко мне враждебность преодолел.
— Враждебность?
— Ну, как к сестре ее.
Говорила
— Ну и я старалась со своей стороны, конечно. Закрутилась, как белка в колесе. Экзамены на носу, а я из общежития бегом к ним, убрать, прибрать, приготовить, накормить. А девочка в шоковом состоянии. Я думаю, тогда это и началось у нее…
— Фантазии?
— Да уж как хотите называйте, но в ее-то возрасте такой удар вынести! Каково из такого штопора выйти без потерь! У кого угодно крыша поедет. А она слабенькая, нежная, цветок хрупкий. Понимаете, как я к ней отношусь?
Мазин кивнул.
— Короче, Володя увидел, что я сама почти на грани и говорит: «Слушай, Марина, может быть, к нам переедешь, с девочкой в одной комнате поселишься?» У них тогда малогабаритка двухкомнатная была. А я ему: «А вам, Володя, на меня смотреть не противно будет?» Ну и он мне прямо: «Я сейчас не столько о тебе думаю, сколько о ребенке хлопочу. Соглашайся хоть на годик». Ладно, согласилась. Но как себя чувствовала? Как прислуга. С ними вместе за стол не садилась. Вот уйдут, тогда и перекушу на кухне.
Марина улыбнулась воспоминаниям.
— А сосватала нас Лилька. Говорит Владимиру: «Папа, почему Мариша вместе с нами не кушает?» А он: «В самом деле? Я и не замечал. Это несправедливо. Чувствуй себя нормально». Так и сказал — нормально, а не как дома или хозяйкой чувствуй. Это уже потом пришло, а тогда, кроме Лильки, мы и не говорили ни о чем.
— Выходит, в первое время вы не разговаривали об исчезновении Эрлены?
Марина досадливо отмахнула дым.
— Опять вы об исчезновении. Сбежала она. Любовник у нее был.
— Алферова оправдали.
— Не сразу. Но это не моя сфера.
— Подозреваете судебную ошибку?
— Избавьте меня от такого вопроса, ладно?
Игорь Николаевич ответ не совсем понял.
— Вам не хочется высказывать свое мнение?
— Не хочется, — сказала она твердо, — тут не мнение, а факты нужны. Мнение-то я вам уже высказала.
Марина сбросила пепел в чугунную каслинского литья пепельницу.
— Между прочим, мне Владимир говорил… Потом уже, понимаете, потом, когда мы мужем и женой стали… Говорил, что была от нее записка или письмо.
— Вы случайно не видели это письмо?
— Нет. Да и не могла. Порвал Владимир его, уничтожил. Он вообще все с ней связанное уничтожил. У него своя гордость есть. Зачем ему лишнее оскорбление!
«Что ж, это я уже слышал…»
Марина глянула на часы и поднялась.
— Простите, меня люди ждут. Кажется, я вам все сказала.
Аудиенция закончилась…
Мазин миновал тамбур и вышел в приемную. За секретарским столом было пусто. Наталья Дмитриевна отлучилась с поста, зато на столе лежала пачка предвыборных плакатиков,
Впечатления Мазина были противоречивы.
Кто она, Марина? Дитя советской эпохи, выкормыш системы, в которой заправляли люди, о которых сатирик сказал, что они с неруководящей работой не справляются. Теперь взамен прежней руководящей она устроилась в новой, оказалась не тупицей, не догматиком и в меру способностей справляется. В чем ее можно упрекнуть в личной жизни? Если она говорит правду и пошла в свое время на определенные ограничения, чтобы поддержать сироту-племянницу, это благородно и похвально. Муженек-то, судя по всему, подарок не очень ценный, особенно сейчас, вполне можно увлечься и целителем. А может быть, это и сплетня, плод ревнивого и пьяного воображения? Двойственное отношение к розыскам Лили тоже понятно. Тут Марина и за и против. Против потому, что обидно, девочка кажется неблагодарной, но ведь девочка с фантазиями, пусть уж удовлетворит свои выдумки, убедится, запретить искать — только подливать масла в огонь. Короче, все вполне объяснимо.
Увы, жизнь давно научила Мазина, что за автобиографией обычно скрывается и неописанная на бумаге действительность, та, которую человек не спешит доверить папке кадровика, и оба варианта — собственной рукой начертанный по запросу и зафиксированный в памяти, пережитой, а иногда и такой, что сам бы из памяти вычеркнул, да невозможно, — оба эти варианта редко можно совместить и состыковать без сучка и задоринки.
В общем, Мазин ушел от Марины, если и не нацеленный на какие-то, пусть смутно просматривающиеся разоблачения, но и без того успокоительного ощущения, что здесь, как говорят саперы, все проверено и мин нет. Он нуждался в объективном подтверждении всего, что слышал.
Глава 10
— Бабец, — сказал Мазин Пашкову о Марине, не ожидая встречных комментариев, а мог бы кое-что узнать и получить, например, из рассказа Насти, который ставил очень жирную точку в предположениях о связи целителя с Мариной. Да и сообщение о том, что Дергачев проспал покушение в холле позади Сашиной каморки, и, следовательно, никак в качестве ревнивого мужа стрелять в Артура возле его дома не мог, могло послужить серьезной информацией к размышлению. Все это были сведения не решающие, но для человека, умевшего ценить второстепенное, каким был Мазин, оказались бы весьма полезными.
Ничего этого Пашков ему не сказал. У Александра Дмитриевича резко испортилось настроение. Волны, качнувшие ковчег, в котором ему мнилось надежное убежище, казались теперь не только опасными, но и грязными, и хотя Пашков меньше всего ощущал себя моралистом, разнузданность сексуальной революции не возбуждала, а подавляла его. Когда-то, совсем недавно, Александра Дмитриевича шокировало поведение Дарьи, но теперь он вспоминал ее поступки как непосредственный порыв человеческих чувств, не идущих ни в какое сравнение с жадным удовлетворением похоти под докторским халатом.