Вертикаль
Шрифт:
Иноверец вернулся к вагончику и смирно встал рядом со своим сообщником. Тот, кстати, на мусульманина не очень-то тянул, скорее на истинного арийца, правда с кривыми ногами.
— Короче, дорогие мои, у вас по красной карточке, — продолжил словесную расправу сосед, — то есть удаление с поля. Выбирайте, кого как будем удалять. Выбор невелик. Либо ружье, либо вилы. Я бы вас с радостью из ружья удалил, но патрон у меня один. Вы промеж собой решите и нам доложите. А не сможете, так я вас посчитаю.
Приговоренные молчали. Да и кто б в подобной ситуации
Эдуардыч, подождав немного, пожал плечами:
— Ну, как хотите. Тогда я… На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич…
— Погоди, Эдуардыч, — прихватил его за указательный палец однофамилец великого художника, — вещички-то на месте… Хрен с ними… Вызовем милицию, пускай сажают.
— Да кто на них время тратить будет? Сейчас прикопаем, и всего делов.
— Нет, я все-таки вызову. — Владимир Викторыч, опасаясь, что поклонник Венгера начнет самосуд, вытащил мобильник и с третьей попытки набрал знакомый с детства номер.
— Эх, добрый ты человек, Викторыч… Я бы не церемонился. — Сосед провел ногтем большого пальца по горлу.
— Алло… Здравствуйте… Моя фамилия Верещагин… Нет, не таможенник. Художник… В смысле замредактора «Муры», ой, «Мужской работы». Это журнал такой для рукодельников, может, слышали… Но я звоню как пострадавший…
Волнение сказывалось, но Владимир Викторович сумел взять себя в руки и связно объяснить ситуацию. Назвал примерные координаты заброшенной стройки.
— Какова сумма ущерба? — уточнил дежурный офицер.
— Не знаю, я пока не считал…
— Хотя бы приблизительно?
— Тысяч на пятнадцать наберется, — прикинул пострадавший рыночную стоимость похищенного, — минимум.
— Посчитайте точно, — попросил дежурный, — выезжаем.
Бывший беллетрист опять-таки с третьей попытки отключил мобильник.
— Обещали приехать. Попросили подсчитать сумму ущерба.
— Называй больше, — прошептал знающий жизнь сосед, — да еще припиши что-нибудь… Пускай платят, уроды.
— Да что с них взять? Фуфайки с кирзачами?
— Это не твои проблемы. Больше не меньше. Не хрен воровать…
— Я пойду тогда, прикину.
— Давай.
Владимир Викторович еще раз навестил вагончик и, используя калькулятор, встроенный в мобильник, приступил к подсчетам. Сколько сейчас стоит та же «Электроника», он не представлял, поэтому оценил телевизор, как антиквариат, — то есть дорого. В итоге без учета «Ублюдка» получилось двадцать с половиной тысяч. Плюс, конечно, моральный ущерб, оцененный отдельно в десятку. Как быть с картиной, он пока не знал. Для него «Ублюдок», разумеется, бесценен, но на черном рынке произведений искусства вряд ли за него дадут больше сотни. Рублей, понятное дело. И то только за Ленина.
Милицейский УАЗ с брезентовой, залатанной в некоторых местах крышей прибыл на удивление быстро, хотя до местного отдела, находившегося в цементном городке, было километров пять по разбитой дороге. Сотрудников оказалось двое: пожилой водитель с сержантскими погонами на прокуренном бушлате и пышнотелый молодой человек
Владимир Викторович еще раз повторил детективную историю с погоней, опустив эпизод со стрельбой. Яблоков внимательно выслушал, кивнул водителю на задержанных, чтобы тот грузил их в уазик, а сам отвел потерпевшего в сторону.
— Ущерб подсчитали?
— Да… Тридцать две тысячи.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул оперативник. — Нам нужны понятые, чтобы составить протокол изъятия, ваш сосед не подойдет, он свидетель. Пока я пишу протокол, поищите кого-нибудь. Нужны двое, пол не важен.
— Но тут нет никого.
— Сходите в садоводство. Сегодня выходной, люди должны быть.
Владимир Викторович пожал плечами и отправился на поиски, по-прежнему держа в руке ставшие уже родными вилы. Ничего не поделать — закон есть закон, хотя непонятно, почему это должен делать он. Вон сержант пусть ищет. Ему и проще — кобура на ремне, никто не откажет.
Впрочем, ему повезло. Пара лыжников, по всей видимости муж с женой, бороздили снежные просторы буквально в сотне метров от стройки. Верещагин не стал объяснять им права и обязанности понятых, просто указал вилами в нужном направлении. Этого вполне хватило.
Когда протокольные формальности были выполнены, Яблоков приказал сержанту грузить похищенное имущество в «козлик».
— А разве я не могу забрать свои вещи? — насторожился автор криминальной девятилогии.
— По закону это теперь не вещи, а вещественные доказательства. Должны храниться в отделе до суда. И потом, здесь не только ваше барахло. Проведем опознание, сделаем опись… Не волнуйтесь, вернем все. Помогите лучше грузить… Потом поедете с нами, напишете заявление.
— Мне тоже ехать? — поинтересовался человек с ружьем.
— Желательно. Но, если хотите, можем вызвать позже. Телефончик оставьте только.
— Я тогда лучше позже, — выбрал Эдуардыч. — А телефончик записывайте.
Он продиктовал номер.
— Кого спросить?
— Константина Эдуардовича.
«О, хоть узнал, как соседа звать, — подумал Верещагин, — как Циолковского».
— Занимаетесь чем? — спросил на всякий случай оперуполномоченный.
— Завуч я… в школе. Ну и биологию преподаю.
«Теперь понятно, откуда такие замашки: к стенке без суда и следствия. С кем поведешься… Интересно, он бы их действительно расстрелял?»
Последней Владимир Викторович погрузил картину, аккуратно положив сверху, чтобы не повредить холст.
— Ценная картинка? — спросил Яблоков.
— Бесценная, — ответил Верещагин.
Прямо за порогом отделения, расположившегося в двухэтажном типовом здании серого кирпича, Владимира Викторовича встретило объявление, занимавшее, наверное, добрую половину стены. Даже человек с близорукостью минус сто сумел бы прочитать его без очков. Объявление было изготовлено типографским способом, что говорило о серьезности момента.