Вертикально вниз
Шрифт:
Hо однажды, в 1915 году, Чак, сидя не берегу моря, внезапно различил вдали странные звуки — визг пил, грохот огромных молотов, вгоняющих в дно сваи, и трубные голоса огромных карбасов. И Чак не смог повернуть назад.
Он пошел дальше по берегу, мимо гор Трех Сестер (передав им привет от Скального Человека) и бухты Ручьев (передав привет здешним ночным рыболовам от человека с берега Рыбьей Чешуи) до самого острова Кильдин, потом, следуя за запахами смолы и дегтя, повернул на юг к реке Туломе. И увидел новорожденный город русских — Романов-на-Мурмане. И качающиеся в руках Гольфстрима, в чаше Кольского залива, деревянные и стальные
Чак спросил свое сердце и сел на корабль…
5
Поговорим о земле.
В 1225 году Франциск Ассизкий написал «Гимн брату солнцу».
Среди прочих там есть такие слова:
«Восхваляем ты, мой Господи, за сестру нашу мать землю, которая нас поддерживает и направляет, и производит различные плоды с яркими цветами и травой».
Здесь кончается жизнь святого Франциска, он умрет в 1226 году.
Здесь начинается Возрождение.
Более того, Франциск должен был произнести эти слова для того, чтобы могла родиться новая эпоха.
В языческих религиях земля обычно символизирует одновременно и смерть, и новое рождение. Для христианства земля — однозначно противопоставлена небу и символизирует не только и не просто обиталище мертвых, но также соблазны и опасности для живых. Все земное, плотское в человеке греховно. Все высокое, духовное — небесно.
Когда Франциск Ассизский написал свой гимн, он попытался перекинуть мост между бессознательным поклонением перед жизнью, которое царило в душе любого крестьянина, и аскетизмом христианских догматов. Попытка оказалась безуспешной. Если Франциска и помнят до сих пор, то лишь как проповедника бедности и стигматов.
Более того, мысль об изначальной греховности «земного и животного» пережила христианство и царит по сию пору в душах многих атеистов.
Это забавно. Животные нравственны инстинктивно, они физически не могут совершать подлостей. Hо человеку зачастую приходится навешивать на себя намордник в виде морального кодекса и проводить дни в непрестанных духовных упражнениях, иначе он неизбежно совершит какую-нибудь гадость.
Причем, чем выше духовность, тем страшнее соблазн. Взгляните на картины Босха. Дон Жуану в страшном сне не пригрезилось бы то, что неотступно преследовало Святого Антония.
Это было бы забавно, если бы в это дело не вмешался страх.
Страх перед собственной плотью заставляет отказаться от соблазнов мира и доверяться только разуму (реже — своему, чаще — разуму наставника).
Титаны Возрождения также поклонялись разуму.
Hо разум, подстегнутый страхом, порождает сонмы чудовищ (как демонов, так и ангелов).
В тринадцатом веке это приводило к милым чудачествам вроде сектанства и религиозных войн.
К двадцатому веку это стало по-настоящему серьезно.
6
Они спустились почти на самое дно корабля, до последней палубы, по винтовой лестнице, предназначенной для кочегаров, и забрались в угольный трюм рядом с турбинным отделением. Здесь было тепло и уютно. В углу, заботливо отгороженный от основной массы угля, полыхал небольшой костерок, пыхтело в котелке варево, которое местный остряк-самоучка Джон окрестил Миланским рагу: их повар, итальянец, каждый вечер создавал очередной шедевр из украденных на кухне обрезков. Конечно, домовята запросто могли бы устроить вечеринку
Войдя и поприветствовав команду, Чак тут же вывалил на всеобщее обозрение свою добычу. Затем он пошел к Воллунке, шепотом попросил его подняться на шлюпочную палубу, дабы встретить гостя как должно.
Впрочем, он мог бы и не секретничать. Все равно всеобщим вниманием овладели апельсины и Молодой, тут же пустившийся рассказывать подробности их с Командиром героического похода за десертом.
Апельсины по очереди держали в смуглых огрубевших ладонях, благодарили далекое дерево, вырастившие эти плоды на радость компании кочующих домовых. Беппо, вспомнив о чем-то своем, тайком смахнул слезу. Чак был доволен: его экипажу не грозили больше ни цинга, ни дорожная тоска.
7
…Говорят, что дураков судьба каждый раз убивает одинаково. И делает это до тех пор, пока до них наконец не ДОЙДЕТ. С Беппо, по крайней мере, все случилось именно так. Почти так.
Первый раз он умер на туфовых плитах помпейской мостовой, задохнулся пеплом Везувия, чувствуя до последнего мгновения тошнотворную мелкую дрожь земли. Умер вместо того, чтобы бежать, спасаться. Он был слишком любопытным и преданным. Сначала не хотел бросать дом, а потом не смог уйти от убитого камнем хозяина. Так дураком и помер.
Однако, если взглянуть с другой стороны, глупость его и спасла. Он так яростно и самозабвенно переживал свою верность, свою разлуку с домом, что не успел даже испугаться и загоревать понастоящему. А потому и не отправился вспять по реке жизни, а родился снова. И родился в будущем.
Hо судьба решила наконец научить жизни глупого итальянского домового с угольно-черными горящими глазами и ухмылкой от уха до уха. И спустя тысячу лет Беппо вновь глядел в глаза смерти, цепляясь всеми когтями за крышу радиорубки. И вновь она ходила ходуном, а внизу мелко тряслись от топота тысячи охваченных ужасом тел все семь палуб «Титаника».
«Hо, позвольте, — спросите вы, — а что честному и преданному домовому делать на борту этого славного лайнера?»
Право, могли бы догадаться! Разумеется, теперешний хозяин Беппо, как и многие вокруг него, разорился, продал свой дом (а тот немедленно снесли) и направился прямиком в адский котел одноэтажной Америки (а попал, заметим в скобках, в хрустальный посейдонов рай).
Ладно, но почему собственно домовой оказался на крыше радиорубки вместо того, чтоб стоять вместе с хозяином у запертых дверей по колено в ноябрьской водичке? Да если б Беппо знал, что так получится! И носу бы не высунул на верхнюю палубу, гордо поехал бы на дно третьим классом, но верность бы соблюл как и в первый раз (и пришлось бы настойчивой судьбе опять что-то придумывать). Hо его сгубило любопытство. Или точнее родство душ. Hу не нравились Беппо туповатые партнеры хозяина по картам, зато нравились телеграфисты.