Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

монах Лазарь

Не менее интересны и те четырнадцать вопросов и ответов, которые записал другой ученик преподобного, послушник Алексей Бочков, упомянутый выше отец Антоний, в будущем игумен Череменецкого монастыря. И здесь советы по сути не новые, но какая чувствуется в них духовная сила: дается точно составленное и отмеренное спасительное врачевство. На вопрос (под четвертым номером): «Отцы говорят, что подробное изъяснение блудных помыслов и дел напрасно, что довольно объяснить их кратким общим словом, что воспоминание о них сквернит уста и помыслы. Так ли это?» – последовал ответ: «Это так. Отцы были опытнее нас в душевных делах. Но каждому человеку различное правило. Иной старец может бесстрастно и безвредно выслушать твое исповедание. Да и ты, положим, можешь не очень страстно и с сокрушением исповедоваться подробно и, ко смирению твоему, посрамить себя, потому и подробное исповедание (хотя

и редко) бывает на пользу. Но, видно, старцы знали великое милосердие Божие, не желающее крайнего пристыждения нашего, потому и заблагорассудили исповедание худых помыслов сократить. Иногда тебе диавол внушит их и ты будешь являть не свои помыслы, а его навевание, и он поругается тебе во благом. Иногда и старец, не очень твердый, не вывеет помыслы твои из уха своего сердечного»¹¹⁶.

В 1834 году вместе, вернее, в одно время, со старцем Макарием (Ивановым) пришли в Иоанно-Предтеченский скит два монаха довольно необычной судьбы: это схимонах Леонид (Бочаров) и иеросхимонах Феодот.

Схимонах Леонид был племянником отца Феодора (Перехватова) и родился, как и тот, в городе Карачеве. Родители его – Тихон и Евдокия Бочаровы – были приписаны к мещанскому обществу города. Сына, родившегося 18 июля 1783 года, назвали они Иакинфом. По убеждению своего дяди юноша решил посвятить себя служению Богу в иноческом образе. Вместе с дядей он подвизался в Белобережской пустыни, где настоятелем был тогда отец Леонид (Наголкин), будущий старец Оптинский. Старец Леонид постриг Иакинфа в рясофор с именем Иоанникий в 1807 году, а в 1808-м – в мантию. Он стал у отца Леонида келейником. Затем проходил послушания просфорника, свечника и пономаря. От посвящения в сан диакона он, по совету дяди своего, решительно отказался, оставшись, как и тот, на всю жизнь простым монахом. Был отец Иоанникий с дядей и отцом Леонидом и в монастыре на Валааме.

А в 1821 году настоятель Валаамского монастыря отправил его на Петербургское подворье. В 1824 году он перешел в Александро-Невскую Лавру, где состоял в храме при продаже свечей. В это время довелось ему познакомиться с будущим святителем Игнатием (Брянчаниновым), который тогда с одним своим товарищем приходил в Лавру для беседы с монахами и для исповеди, – это были отцы Аарон, Харитон и Иоанникий. Приезжал в Лавру и старец Леонид, который стал духовным отцом воспитанника военно-инженерного училища Димитрия Брянчанинова, будущего святителя.

Но довольно беспокойная жизнь в городском монастыре не удовлетворяла отца Иоанникия, и вот он, по совету старца Леонида, уже в 1834 году, переходит в Иоанно-Предтеченский скит, а в 1849-м – отсюда в Тихонову пустынь. Здесь 31 марта 1851 года он принял постриг в схиму с именем Леонид (в память старца) и с разрешения Калужского владыки переместился в Оптину пустынь, где жил при больнице, так как почти потерял зрение. В 1853 году исполнилось ему семьдесят лет. Из них 47 прожил он в монастырях. В житии его говорится, что «до кончины своей старец сохранил быструю память. Знал и любил преимущественно рассказывать жизнь современных ему старцев и вообще духовных лиц; при этих случаях память его была изумительна. Большую часть этих людей он знал лично, о других собирал сведения от достоверных людей. И если бы умел он излагать эти рассказы на бумаге, то в состоянии был бы написать весьма любопытное сочинение по этому предмету»¹¹⁷.

У него было довольно много книг, в том числе и рукописных. Сильно ослабев зрением, он еще в Тихоновой пустыни отдал почти все их казначею Тихоновой пустыни отцу Ефрему. Особенно замечательна была рукописная книга творений святого Исаака Сирина, подаренная ему дядей его, отцом Феодором. Прочитанное он помнил так, что мог назвать страницу и даже строку какой-нибудь нужной мысли, изложенной там. Нередко просил он братию читать ему известные ему тексты, а потом он, если его слушали, толковал прочитанное, прибавляя, что так вот объяснял это еще старец Феодор. Он помнил дни всех святых и при случае кратко рассказывал их жития. Вспоминал, как в прежнее время таким-то и таким-то святым правили службу.

В предсмертной болезни он часто вспоминал дядю своего схимонаха Феодора. И уже коснеющим языком говорил: «Феодор! Помолись о мне!». Скончался схимонах Леонид (Бочаров) 4 декабря 1853 года.

Среди духовных чад старца Леонида, перешедших потом к его преемнику отцу Макарию, был также иеросхимонах Феодор, в миру Фёдор Кольцов, поступивший в Оптину пустынь в 1834 году¹¹⁸. Он был пострижен в мантию в 1841 году с именем Филарет. С 1849-го – иеромонах. Он весьма предан был

старцу Леониду, слово которого для него было свято. Отец Филарет, монах смиренный и внимательный к себе, проходил такое послушание, на котором подобные качества сохранить весьма нелегко: он был сборщиком средств на построение храма. В 1851 году по неизвестным причинам перешел он в Гефсиманский скит при Троице-Сергиевой Лавре, где по желанию митрополита Московского Филарета стал духовником братства. Лет через семь по благословению наместника Лавры архимандрита Антония отец Филарет и еще двое скитян поселились в лесу в келиях, на расстоянии вержения камня друг от друга. Спустя два-три года на месте их отшельничества возник скит Параклит с храмом во имя Святаго Духа и святого Иоанна Предтечи. Братии собралось около тридцати человек. Начальником был назначен отец Филарет. Через четыре года он пожелал возвратиться в Оптину пустынь и там был с любовью принят настоятелем и братией. Скончался он уже схимником с именем Феодот 8 марта 1873 года. Судьба этого монаха, как видим, не совсем обыкновенна, но он и сборщиком, и духовником, и начальником оставался таким же, каким и был при духовном своем отце старце Леониде: смиренным, простым, искренним, нестяжательным монахом.

Глава 10

Соратники и сотаинники старцы Лев и Макарий (Иванов)

Когда в Оптиной пустыни появился, уже как ее насельник, иеромонах Макарий, то, как говорится в житии старца Леонида, здесь стало «четыре духовных столпа, на которых главным образом созидалась и упрочивалась духовная жизнь оптинского братства. И замечательно, что все эти поистине святые мужи были совершенно различных характеров. Но, несмотря на эту разнохарактерность, они жили в таком союзе мира и искреннейшей любви христианской, что каждый из них готов был за другого и душу положить» (это были отцы Моисей, Антоний, Леонид и Макарий)¹¹⁹.

Отцу Макарию было уже 45 лет, многие знали о его опытности и умудренности в духовной жизни и желали стать его духовными чадами. Но в первое время в скиту он жил, как и все братия: ходил к старцу Леониду на вечерние правила, пользовался общей трапезой, старался не выделяться ничем. Отец Леонид не мешал ему смиряться, но вскоре начал привлекать его к письмоводительской работе.

В 1836 году отец Макарий указом Святейшего Синода был назначен духовником обители. Отец Леонид в ноябре 1835 года был перемещен из своей келии на пасеке в самый скит, а в феврале следующего года и в монастырь. Это последовало по распоряжению епархиального начальства для пресечения «беспорядочного» наплыва мирян обоего пола в монашескую келию на соблазн насельникам. Кто писал жалобы на отца Леонида – неважно, однако это были свои братия. Соблазнился и кое-кто из влиятельных мирян. «…Были и такие лица, – говорится в житии старца, – которые смешивали Таинство исповеди с духовным окормлением и потому с негодованием смотрели на то, что народ во множестве стекался к старцу-иноку за духовными советами… Это было тогда не только в Оптиной пустыни, но и во всей Калужской епархии, а может быть, и в целой России, еще новостию. А того, что в древности было в Церкви Христовой, многие не знали»¹²⁰.

Со стороны Калужского преосвященного Николая не было никакого неудовольствия на отца Леонида, но он желал «устранить поводы к неудовольствию между братиею и прекратить молву, распространившуюся в разных слоях общества, не понимавших духовной деятельности отца Леонида»¹²¹.

Старцу запрещено было принимать народ. Он эти перемены воспринимал благодушно. Брал на руки Владимирскую икону Божией Матери и с пением «Достойно есть…» переходил в очередную, назначенную ему келию. Там, устроив иконы, он, как ни в чем не бывало, садился плести пояски и принимать братию. Все случающееся с ним он принимал как от руки Божией.

Что же скитяне? «С сетованием и слезами проводили они его из скита в монастырь, – говорится в житии отца Леонида, – как единодушная семья, у которой отнимали родного отца и руководителя. Не менее прискорбно было приводить в исполнение эти меры и настоятелю обители отцу Моисею и брату его скитоначальнику отцу Антонию, которые, как говорится, поставлены были между двух огней: должны были покориться воле преосвященного и, между тем, понимали, какая от этого должна была последовать нравственная утрата, зная притом невинность старца и его равноангельное житие»¹²².