Весь Дортмундер в одном томе
Шрифт:
Отступив от мольберта, хмуро глянув на темноту в правом нижнем углу, он произнес:
– Ты знаешь, как я сделал это? Я начал, – пояснял он, продолжая работать, – с исследования.
В коллекции Фрика есть один Винбис и еще три висят в Метрополитене. Я изучил все четыре картины и просмотрел всевозможные их копии, которые только смог найти.
Дортмундер спросил:
– Копии. Почему?
– Каждый художник имеет свой цветовой диапазон, свою палитру. Я хотел посмотреть, как сделаны другие репродукции картин Винбиса, чтобы помочь себе в нахождении первоначальных цветов.
– Я понял задумку, – сказал Дортмундер. – Довольно
Клео, потягивая вино и размышляя о Покьюлее и картине так, как будто это она была их творцом, и полученный результат работы радовал, произнесла:
– Поки провел замечательное время с этой картиной. Он свирепствовал, швырял вещи, нецензурно высказывался об искусстве, а затем гордился что он лучший из лучших.
– Один из неплохих, во всяком случае, – с удовольствием заметил Покьюлей. Кончик его кисточки скользил вдоль по палитре, резко двинулся в темноту, изменив ее незаметно, – потому что я сделал больше чем просто скучное исследование. Я смотрел на картины и более того, я пытался смотреть сквозь них, в их прошлое. Я попытался представить себе, как Винбис в своей студии приближается к холсту. Я хотел видеть, как он держит свою кисть, как он наносит краску, как он делает свой выбор, вносит изменения. А знаешь ли ты, что его мазки двигались по диагонали налево вверх? Это редкость. Ты можешь подумать, что он был левшой, но есть два портрета сделанные его современниками, на которых он показан за мольбертом и кистью в правой руке.
Дортмундер удивился:
– И что это меняет?
– Это меняет угол преломления света на поверхности картины, – просветил его Покьюлей. – и как глаза воспринимают произведения.
Все это не укладывалось в голове Дортмундера:
– Ну, чтобы ты ни сделал, это выглядит потрясающе.
Покьюлей был доволен. Повернув голову и слегка улыбаясь через плечо, он произнес:
– Я хотел подождать, пока не получится что-нибудь достойное демонстрации. Ты видишь это, не так ли?
– Конечно. Ты почти закончил, хм?
– О, да. Еще две-три недели, наверное, не больше.
Дортмундер вглядывался то в затылок Покьюлея, то на картину:
– Две или три недели? Но ведь готова уже вся картина, и ты можешь одурачить кучу людей с тем, что готово уже сейчас.
– Но не Арнольда Чонси, – возразил Покьюлей. – Даже на одну секунду. Я навел справки о твоем клиенте. Ты выбрал человека, которого будет сложно обмануть. Он не просто скупщик, покупающий и продающий произведения искусства, как будто они просто коллекция монет. Он знаток, он разбирается в искусстве и он, без сомнений, знает свои картины.
– Ты огорчаешь меня, – произнес Дортмундер.
Клео, дружелюбная и сочувственная, с помощью локтя удерживала стеклянный кувшин с вином:
– Нужно немного подождать, – уверяла она. – Все получится. Ты будешь гордиться Поки.
– Это не Поки, ах, Покьюлей. Я волнуюсь, – сказал ей Дортмундер. – Я разговаривал с Энди Келпом, он изменился. Вот что меня беспокоит.
– Мне кажется, что он хороший парень, Келп, – ответил Покьюлей.
– Нет, – сказал Дортмундер.
Покьюлей сделал шаг назад, чтобы окинуть произведение критическим взглядом:
– Ты знаешь, – начал он. – Я действительно хорош в этом виде работ. Даже вышло лучше, чем с двадцатками. Мне интересно, есть ли у картины будущее.
– Есть. В виде десяти тысяч с нашей стороны, – напомнил ему Дортмундер, – если план сработает, и мы
– Ах, – вздохнул Покьюлей, – но что если я применю на практике мои знания о Винбисе, его тематику, его стиль и сделаю своего собственного Винбиса? Не копию, но совершенно новый вид живописи. Ведь время от времени обнаруживают картины неизвестных мастеров, так почему бы не одну из моих?
– Не знаю, что тебе ответить, – только и сказал Дортмундер.
Покьюлей подумав, кивнул:
– Намного лучше, чем рисовать двадцатки. Это было так скучно. Никакой палитры. Немного зеленого, черного и готово, а теперь Винбис. – Его полузакрытые глаза больше не смотрели на незаконченного Винбиса напротив него. – Средневековый монастырь, – сказал он. – Каменные стены и пол. Свечи. Монахини только что сняли свои рясы…
Глава 9
Восемь дней спустя Дортмундер вошел в центральный офис отдела страхования по безработице и стал ожидать своей очереди к охраннику, который должен был осмотреть его, прежде чем впустить внутрь. Охранник проверял кошелек женщины с целью найти там оружие или бомбу или иные проявления политического недовольства, и делал он это медленно. Дортмундер был одет сегодня в темно-зеленые рабочие штаны, фланелевую рубашку и нес планшет с зажимом для бумаг.
Женщина, темный цвет кожи которой и грубые манеры послужили убедительным доказательством, чтобы сделать ее официально подозреваемой, в ходе проверки оказалась слишком умной для органа власти, поскольку оставила дома все свое оружие и бомбы.
Охранник нехотя позволил ей войти, затем повернулся к Дортмундеру, который бросил свой планшет на трибуну и произнес:
– Ремонт пишущей машинки.
– В какой отдел?
Так как Дортмундер был мужчиной, высокого роста, белый, не был клиентом и не нес пакетов, в которых можно спрятать оружие или бомбы, то у охранника не было оснований подозревать его в чем-либо.
– Я не знаю, – ответил Дортмундер. Провел пальцем по верхнему листу планшета и продолжил: – Они просто дают этот адрес, вот и все. Здесь сказано: машинописное бюро.
– У нас четыре машинописных бюро, – сказал охранник.
– Я просто парень, которого прислали сюда.
– Ну а как я могу знать, какой отдел?
– Я не знаю, – снова повторил Дортмундер.
Существует разница между клиентом и работником учреждения. И эта разница действует везде, не только в отделе страхования по безработице департамента труда штата Нью–Йорк. Различие в том, что посетитель находится здесь, потому что он нуждается в чем-то, но служащему наплевать, что происходит вокруг него. Работник не пойдет вам на встречу, не будет пытаться помочь, не даст объяснений, на самом деле не будет делать ничего, просто стоять. Клиент хочет, чтобы его уважали, но служащий желает вернуться к своему шефу, пожать плечами и сказать: «Они не впустили меня».
Все знали это, включая, конечно, охранника возле двери, который выглядел на мгновение таким несчастным в беспомощных глазах Дортмундера, затем он вздохнул и произнес:
– Хорошо. Я уточню.
Он взял свой телефон с трибуны и по порядку просмотрел список внутренних телефонов.
У него даже получилось с первой попытки, что вообще не удивило Дортмундера.
– Я пришлю его прямо туда, – сказало он в трубку, повесил ее и обратился к Дортмундеру:
– НВКШ.