Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— А что, если мы не хотим? — спросил Клод.
— Да, — сказала я. — Как насчет этого?
Но должна признать, что это мне понравилось. Как я сказала, Клод был похож на Сидни Харша, только моложе. В нем было что-то — можете назвать это животным магнетизмом, если хотите.
Старик лишь улыбался.
— Мисс Карлайсл, — произнес он. — Вы искренне возражаете…
— Раз уж я собираюсь войти в вашу семью, можете называть меня просто Джейн, — парировала я.
Я начала проникаться фатализмом общего положения вещей. Моя двоюродная бабушка Харриет была ясновидящей, и я уже имела дело с этим. Мне
Старик Уильямс посмотрел на меня и сказал:
— Вы, по крайней мере, рассудительны.
— А я нет! — воскликнул Клод.
Тогда я рассказала им про свою двоюродную бабушку Харриет.
— Это неизбежно, — произнес Уильямс. — Почему ты не можешь быть таким же рассудительным, как она, сынок?
Клод сидел с воистину каменным лицом.
— Я тебе не нравлюсь? — спросила я.
Тогда он посмотрел на меня. На самом деле посмотрел. Говорю вам, мне стало жарко под этим взглядом. Я знаю, что привлекательна. В конце концов, я решила, что покраснела.
— Ты мне нравишься, — ответил он. — Я лишь возражаю против того, чтобы вся моя жизнь была расписана, словно шахматная партия.
Тупик. Мы просидели молча минуты две. Затем Уильямс повернулся ко мне и сказал:
— Что ж, мисс Карлайсл, полагаю, вам любопытно, что здесь происходит?
— Я не идиотка, — ответила я. — Это одна из резерваций для Пустышек.
— Правильно, — произнес он. — Только это нечто большее. Ваше образование включает в себя знание о том, как в результате радиационных мутаций возникли ваши таланты. Включает ли оно также сведения о том, что происходит с плюсовыми отклонениями от нормы?
Конечно, это каждый школьник знает. Так я ему и сказала. Разумеется, я знала, что эволюционное развитие ведет к усреднению. Что у гениальных родителей, как правило, менее яркие, чем они, дети. Это всего лишь общие сведения.
Тут старик подкинул мне задачку.
— Таланты исчезают, моя дорогая, — произнес он.
Я просто сидела и некоторое время размышляла об этом. Действительно, в последнее время стало трудно найти портера, даже из этих сутенеров.
— В каждом поколении все больше детей без талантов или таких, чьи таланты значительно притуплены, — сказал Уильямс. — Мы никогда не достигнем точки их совершенного отсутствия. Но те немногие, что останутся, будут нужны для специальных общественных работ.
— Вы имеете в виду, что если у меня будут дети, то они, скорее всего, окажутся Пустышками? — спросила я.
— Посмотрите на свою собственную семью. Ваша двоюродная бабушка была ясновидящей. А еще кто-нибудь в вашей семье?
— Нет, но…
— Талант ясновидения является плюсовым отклонением. Их осталось менее тысячи. В моей категории — девять. Я полагаю, вы называете нас «Большими Все».
— Но мы должны что-то делать! — воскликнула я. — Иначе миру придет конец!
— Кое-что мы ДЕЛАЕМ, — сказал он. — Вот здесь и в восьми других резервациях, разбросанных по всему миру. Мы восстанавливаем технические и практические навыки, на которых держалась старая цивилизация
— Но ведь вы ясновидящий. Что происходит? — спросила я.
— К несчастью, никто из нас не в состоянии этого предсказать, — ответил он. — Либо это неустойчивая линия, либо там какая-то неопределенность, которую мы не можем преодолеть. — Он покачал головой, и его бородка колыхнулась. — В ближнем будущем есть туманная зона, за которую мы не можем заглянуть. Никто из нас.
Это меня испугало. Ясновидцы могут вызывать у вас озноб, но это прекрасно, что кто-то может заглянуть вперед. А это было так, словно не стало куска будущего. Я начала понемногу плакать.
— И наши дети будут Пустышками, — прохныкала я.
— Это не обязательно, — сказал Уильямс. — Некоторые из них — может быть. Но мы побеспокоились сравнить генетические линии — вашу и Клода. У вас большие шансы иметь ребенка, который будет ясновидящим или телепатом, или тем и другим сразу. Вероятность больше семидесяти процентов. — В его голосе появились умоляющие нотки. — Мир нуждается в таком шансе.
Клод подошел и положил руку мне на плечо. От этого у меня по спине прошел восхитительный трепет. Внезапно я уловила краешек его мыслей — мы целуемся. Я не настоящий теле, но, как говорила, иногда улавливаю проблески.
— Хорошо. Я думаю, нет смысла противиться неизбежному, — сказал Клод. Мы поженимся.
Больше никаких споров. Мы все перебрались в другую комнату. Там был священник, и все было для нас приготовлено, даже кольца. Священник был ясновидцем. Он сказал, что оставил за плечами больше сотни миль, чтобы совершить церемонию.
…Позже я позволила Клоду меня разок поцеловать. Мне было не по себе от мысли, что я замужем. Миссис Клод Уильямс. Но думаю, все это было неизбежным.
Старик взял меня за руку и сказал, что необходима маленькая предосторожность. Время от времени я буду покидать парк, и есть вероятность, что какой-нибудь бессовестный теле проникнет ко мне в мозг.
Меня поместили в анестезатор, а когда я вышла оттуда, в моем черепе была серебряная сетка. Кожа слегка зудела, но мне сказали, что это пройдет. Я слышала о таких штуках. Их называют одеяльцами.
Менсор Уильямс сказал:
— А теперь отправляйся домой и забери свои вещи. Родителям не нужно говорить ничего, кроме того, что ты работаешь на правительство. И возвращайся побыстрее.
— Достаньте мне портера, — потребовала я.
— Парк огражден от телетранспортаторов, — ответил он. — Я отправлю тебя в «жучке».
Так он и сделал.
Дома я была через десять минут.
Я поднялась по лестнице в дом. Было около девяти. Мой отец поджидал меня в дверях.
— Самое подходящее время для восемнадцатилетней девушки возвращаться домой, — закричал он и нанес телепатический удар по моему сознанию, чтобы узнать, что я задумала. Ох уж эти теле и их этика! Что ж, он с разбегу уткнулся прямо в одеяльце, и это его сразу осадило. Он притих.
— Теперь я буду работать на правительство, — сказала я. — Я просто зашла за вещами.