Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Песчаная форель?
Ганима покачала головой. Она не сомневалась в словах брата, но ей очень не хотелось спускаться в те глубины сознания, где Лето почерпнул эту информацию. Песчаная форель? — подумала она. Ганима вспомнила, как в своей нынешней плоти и в других она, будучи ребенком, играла с песчаной форелью, заманивая ее в ловушки, а потом убивая водой. Было очень трудно представить себе, что такие мелкие твари могли быть причиной столь грандиозных планетарных событий.
Лето кивнул своим мыслям. Фримены всегда
Ганима физически ощутила дрожь, которая охватила брата.
— О чем ты думал? — спросила она.
Но Лето не мог остановиться — поток откровений продолжал литься.
— Чем меньше становится песчаной форели, тем экологическая трансформация планеты…
— Конечно, они сопротивляются, — заговорила сестра.
Ганима начала понимать страх Лето, против воли проникаясь его возбуждением.
— Исчезнут песчаные форели, исчезнут и черви, — сказал он. — Надо предупредить племена.
— Не будет больше зелья, — предположила Ганима.
Все эти простые слова означали высочайшую степень общей опасности, которую брат и сестра видели во вмешательстве человека в древний миропорядок Дюны.
— Алия прекрасно это знает, — сказал Лето, — поэтому и злорадствует.
— Ты уверен в этом?
— Абсолютно.
Теперь сестра точно знала, что так беспокоит брата; от этого знания по спине ее пробежал холодок.
— Племена не поверят нам, если Алия станет все отрицать, — произнес Лето.
Это утверждение касалось главной проблемы бытия близнецов: какой фримен поверит в мудрость девятилетних детей? Алия же, все больше и больше проникая в тайну чужих душ, будет играть на этом.
— Нам надо убедить Стилгара, — сказала Ганима.
Не сговариваясь, брат и сестра повернули головы и вгляделись в залитую лунным светом Пустыню. Теперь они смотрели на нее совершенно другими глазами, осененные внезапно снизошедшим знанием. Никогда раньше тонкое взаимодействие природы и пытающегося изменить ее человека не было для них столь очевидным. Лето и Ганима почувствовали себя интегральной частью динамической, поразительно точно уравновешенной системы. Новый взгляд произвел переворот в их сознании. Как говорил Лиет-Кинес, Вселенная — это место, где популяции животных ведут между собой постоянный, ни на миг не прерывающийся диалог. Гаплоидные форели говорили сейчас с близнецами, словно
— Племена поймут угрозу воде, — сказал Лето.
— Но это касается не только воды. Это… — Ганима замолчала, поняв глубинный смысл слов брата. Вода была абсолютным символом мощи Арракиса. В своих корнях фримены оставались специализированным, если можно так выразиться, видом, выжившим в условиях жестокой Пустыни, ведущими специалистами жизни в условиях постоянного стресса. Как только на планете стало много воды, произошел странный перенос символа, хотя люди продолжали понимать и чувствовать свой древний долг.
— Ты имеешь в виду угрозу мощи, — поправила она Лето.
— Конечно.
— Но поверят ли они нам?
— Если они увидят, что происходит, если почувствуют нарушение равновесия…
— Равновесие, — произнесла Ганима и тут же повторила мысль, которую неоднократно высказывал их отец: — Равновесие — это то, что отличает людей от черни.
Ее слова пробудили в нем память об отце.
— Экономика против красоты — это старо, как Шеба, — Лето вздохнул и, подняв голову, посмотрел на Ганиму. — Я начал видеть сны предзнания, Гани.
Она судорожно втянула в себя воздух. Лето между тем продолжал говорить.
— Когда Стилгар сказал, что бабушка задержится, то я уже знал это наперед. Но теперь я могу сказать, что и другие сны подозрительны мне.
— Лето, — тихо сказала Ганима, покачав головой и опустив глаза. — К нашему отцу это пришло позже. Не думаешь ли ты, что…
— Мне снилось, что я заперт в тесном шкафу, потом был сон о том, как я бегу по дюнам, — заговорил он. — Потом я был в Якуруту.
— Яку… — Ганима запнулась и откашлялась. — Это старый миф!
— Это место существует, Гани! Я должен найти человека, которого называют Проповедником и о многом его спросить.
— Ты думаешь, что это… наш отец?
— Спроси об этом у самой себя.
— Это очень похоже на него, — согласилась Ганима, — но…
— Мне не нравится многое из того, что мне предстоит сделать, но сегодня я впервые по-настоящему понял отца.
Девочка поняла, что сейчас ей нет места в его мыслях.
— Может быть, Проповедник — просто старый мистик.
— Я молю Бога, чтобы так оно и оказалось, — прошептал Лето. — О, как я надеюсь на это!
Он подался вперед и встал. Балисет загудел от этого движения.
— Пусть он окажется всего лишь Гавриилом без рога, — Лето молча вперил взор в освещенный призрачным лунным светом Пустынный ландшафт.
Ганима посмотрела в ту же сторону. На краю рощи у ворот сиетча светились гнилушки, окаймляя чистый силуэт дюн. В Пустыне кипела жизнь, которая никогда не затухала, даже тогда, когда Пустыня казалась спящей. Ганима чувствовала, что ее слушают какие-то неведомые твари. Откровения Лето преобразили ночь в глазах Ганимы. Это был момент прозрения, момент отыскания устоявшегося порядка в непрестанных изменениях, мгновение, в которое каждый человек чувствует свое земное прошлое — прошлое, которое неистребимо в памяти рода людского.