Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Прислонившись спиной к стене лифта, Монео прикрыл глаза. Им немедленно овладела сильная усталость. Последние дни он постоянно не высыпался и никакого просвета впереди не предвиделось. Как он завидовал Лето, который вовсе не нуждался во сне. Для Бога-Императора было достаточно подремать полчаса в месяц.
Запах крипты и остановка лифта пробудили Монео от дремоты. Он открыл глаза и увидел Императора в его тележке посередине огромного зала. Монео собрался с силами и вышел из лифта, направившись к своему ужасному владыке. Лето, очевидно, ждал
Лето прекрасно видел, как остановился лифт, как открылись двери, как пробудился Монео. Человек выглядел усталым, и это было вполне объяснимо. На носу паломничество в Онн со всеми вытекающими отсюда хлопотами: инопланетные визитеры, ритуал с Говорящей Рыбой, смена Императорской гвардии, отставки и назначения, а тут еще новый Дункан Айдахо, которого надо гладко и безболезненно внедрить в аппарат. Монео, как всегда, вникал во все мелочи, но возраст неумолимо давал о себе знать.
Так, так, подумал Лето. Через неделю после нашего возвращения из Онна Монео исполнится сто восемнадцать лет.
Если человек принимает достаточно Пряности, то он может прожить в несколько раз дольше этого срока, но Монео отказывался принимать Пряность, и Лето не сомневался, что знает истинную причину. Монео достиг такого положения в обществе, когда любой на его месте начинает желать скорой смерти. Единственное, чего он еще хотел, — это пристроить Сиону на имперскую службу в качестве директора имперского общества Говорящих Рыб.
Мои частики, как говорил Малки.
Монео знал, что намерением Лето было соединить в браке Сиону и Дункана Айдахо. Видимо, время для этого настало.
Монео остановился в двух шагах от тележки и поднял глаза на Лето. Что-то в его облике напомнило Лето языческого жреца из древних земных времен, молящегося на своем семейном капище.
— Господин, вы провели много часов, наблюдая за новым Дунканом, — сказал Монео. — Не испортили ли тлейлаксианцы его клетки или психику?
— Он остался незапятнанным.
Монео глубоко вздохнул, но в этом вздохе не было облегчения.
— Ты, кажется, возражаешь против его использования в качестве племенного жеребца?
— Мне странно думать о нем, как о предке и супруге моей дочери одновременно.
— Но это позволит мне получить скрещивание в первом поколении между старой формой человека и продуктом многовековой селекции. Сиона — представитель двадцать первого поколения в этом ряду скрещиваний.
— Я не вижу смысла в таких скрещиваниях. У Дункана замедлена реакция по сравнению с вашими гвардейцами.
— Меня не интересуют отдельно взятые потомки, Монео. Неужели ты думаешь, что я не знаю о геометрической прогрессии, которая диктует правила моей селекционной программы?
— Я видел ваш селекционный журнал, господин.
— В таком случае ты должен знать, что я отслеживаю появление рецессивных аллелей и исключаю их. Меня интересуют ключевые доминантные признаки.
—
— Мы не будем обсуждать этот вопрос, Монео.
Лето увидел, как его помощник спрятался в раковину своей обычной осторожности.
Он необыкновенно чутко улавливает мое настроение, подумал Лето. Мне кажется, что он частично обладает теми же способностями, что и я, но они действуют у него на уровне подсознания. Его вопрос позволяет предположить, что он подозревает, чего мы достигли в Сионе.
Чтобы удостовериться в своей догадке, Лето спросил:
— Мне ясно, что ты не до конца понимаешь, чего я хочу достичь своей селекционной программой.
Лицо Монео прояснилось.
— Мой господин знает, что я изо всех сил пытаюсь вникнуть в правила этой селекции.
— Законы, если брать их в долговременной перспективе, суть временны и преходящи, Монео. Нет такого понятия, как правила развития творчества.
— Но, господин мой, вы сами только что сказали о законах, которые управляют вашей селекционной программой.
— Что я только что сказал тебе, Монео? Пытаться отыскать законы творчества — это все равно что отделить разум от тела.
— Но ведь в результате получается что-то конкретное, господин. Я знаю это по себе!
Он знает это по себе! Дорогой Монео, как ты близок к разгадке.
— Почему ты всегда хочешь услышать исчерпывающее толкование, Монео?
— Я слышал, как вы говорили о трансформационной эволюции, господин. Так озаглавлен и ваш селекционный журнал. Но что за сюрприз…
— Монео, правила меняются с каждым сюрпризом.
— Мой господин, вашей целью является улучшение человеческой породы?
Лето посмотрел на мажордома горящим взглядом, думая: Если я сейчас произнесу ключевое слово, то поймет ли он меня? Вероятно…
— Я хищник, Монео.
— Хищ… — Монео поперхнулся, произнося это слово и покачал головой. Он понимал значение этого слова или думал, что понимает, и все же оно потрясло его. Может быть, Бог-Император шутит?
— Хищник, мой господин?
— Хищники улучшают породу.
— Как это может быть, господин? Ведь вы не ненавидите нас.
— Ты меня разочаровал, Монео. Хищник не может ненавидеть свою жертву.
— Хищники убивают, мой господин.
— Я убиваю, но без ненависти. Жертва утоляет голод. Добыча — это благо.
Монео с недоумением уставился в розовое лицо Лето в сером обрамлении.
Не пропустил ли я приближение Червя? подумал Монео.
Он со страхом посмотрел на повелителя. Но нет, гигантское тело не вибрировало, глаза не горели хищным пламенем, и рудименты конечностей не подрагивали.