Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Айдахо показал рукой на дверь, мысли его приняли странное направление.
— Нас слышно в вестибюле?
— Нет. — Но это слышат мои записки.
— Монео был в ярости. Это видели все. Но отсюда он вышел, как послушный ягненок.
— Монео аристократ. Он обручен с долгом, с ответственностью. Когда он вспоминает об этом, весь его гнев улетучивается.
— Вот как вы его контролируете, — сказал Айдахо.
— Он сам себя контролирует, — произнес Лето, вспомнив, как Монео записывал его распоряжения,
— Нет, — возразил Айдахо, — это не он контролирует себя, а вы — его.
— Монео запер себя в прошлом. Это сделал не я.
— Но он аристократ… Атрейдес.
Лето вспомнил стареющее лицо Монео, думая о том, что аристократ откажется исполнить свой последний Долг — отойти в сторону И исчезнуть во тьме истории. Его придется отодвинуть силой и он будет отодвинут. Еще ни разу ни один аристократ не одолел требований времени и не изменился в соответствии с ними.
Айдахо, однако, еще не закончил.
— Вы аристократ, Лето?
Тот в ответ только улыбнулся и добавил:
— Аристократ уже давно умер во мне, — и подумал при этом: Привилегии становятся причиной надменности. Надменность приводит к несправедливости. Всходят семена Разрушения.
— Видимо, я не буду присутствовать на вашем бракосочетании, — сказал Айдахо. — Я никогда не причислял себя к аристократам.
— Но ты был им. Ты был аристократом меча.
— Пауль был лучше вас, — произнес Айдахо.
Лето заговорил голосом Муад'Диба.
— Это от того, что ты был моим учителем! — он снова вернул себе свой обычный голос: — Молчаливый долг аристократа — учить, иногда своим ужасным примером.
Он подумал: Гордость за происхождение вырождается в нищету духа и слабость кровосмешения. Открывается путь для гордыни, обусловленной богатством и свершениями. Вступайте в ряды нуворишей и въезжайте во власть, как Харконнены, на плечах regime ancient [28] .
28
старый режим (фр.) — выражение времен Французской революции.
Цикл повторялся с таким постоянством, что Лето почувствовал острое желание, чтобы хоть кто-то еще кроме него увидел, как надо строить давно забытые паттерны выживания, которые вид давно перерос, но от которых не желает отказываться.
Но нет, мы все еще несем в себе остатки, которые я должен искоренить.
— Есть ли какая-нибудь граница, которую я мог бы переступить, чтобы никогда больше не бьггь частью этого?
— Если должна быть какая-то граница, то ты должен помочь мне ее создать, — сказал Лето. — Сейчас же нет такого места, куда кто-нибудь из нас не мог
— Значит, вы не хотите меня отпустить.
— Иди, если хочешь. Другие Дунканы тоже иногда пытались уйти. Я же говорю тебе, что границы нет, и негде спрятаться. Сейчас, и это положение сохраняется уже давным-давно, человечество представляет собой одну клетку, один организм, все части которого спаяны одним, очень опасным клеем.
— Нет новых планет? Чужих…
— О, мы растем, но не делимся.
— Потому что это ты держишь нас вместе!
— Я не знаю, сможешь ли ты понять меня, Дункан, но если существует граница, любой вид границы, то что лежит позади, не может быть более важным, чем то, что лежит впереди.
— Ты — прошлое!
— Нет, прошлое — это Монео. Он быстро воздвиг аристократические барьеры вдоль всех границ. Ты должен понять силу этих барьеров. Они не только закрывают планеты и отделяют страны друг от друга, они ограничивают и запирают идеи. Они подавляют изменения.
— Это ты подавляешь изменения!
Он не уступает. Придется повторить попытку.
— Самый верный признак существования аристократии — это открытие барьеров, сдерживающих изменения, железные, каменные, стальные и иные занавесы, которые исключают появление нового, отличного от привычного.
Ц Я знаю, что где-то должна быть граница, ты просто ее прячешь.
— Я ничего не прячу. Я сам хочу границы! Я хочу удивиться!
Они всегда подходят к самому краю, но потом останавливаются и отказываются войти.
Словно повинуясь этому предсказанию, мысли Айдахо вдруг потекли по иному руслу.
— Действительно ли Танцующие Лицом выступали на вашей помолвке?
Лето ощутил вспышку гнева, но при этом испытал и странную радость, потому что гнев — это тоже эмоция. Он хотел было накричать на Дункана, но разве это могло помочь делу?
— Да, Танцующие Лицом выступали, — сказал он.
— Зачем?
— Я хотел, чтобы все разделили мое счастье.
Айдахо посмотрел на него так, словно только что обнаружил в своем стакане отвратительное насекомое. Он заговорил ровным бесцветным голосом:
— Это самое циничное из того, что я слышал из уст Атрейдесов.
— Но это тоже говорит Атрейдес.
— Вы намеренно хотите сбить меня с толку! Вы уклоняетесь от ответов на мои вопросы!
Опять за свое! — подумал Лето и заговорил:
— Танцующие Лицом из Бене Тлейлакс — это колониальные организмы, индивидуально они — мулы, но выбор свой они делают осознанно.
Лето замолчал, думая: Я должен проявить терпение. Они должны сами делать свои открытия. Если я скажу это сам, они мне не поверят. Думай, Дункан, думай!
Айдахо долго молчал.
— Я дал вам свою клятву. Для меня это очень важно. Я не знаю, зачем и по какой причине вы делаете то или другое. Я могу только сказать, что мне не нравится то, что происходит. Все! Я сказал.