Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
Как велика была разница между моими белыми коллегами и презираемыми ими индейцами! Чувство справедливости склонило краснокожих к свидетельству в мою пользу, что требовало немалого мужества: ведь их было трое, а они выступили против вестменов. Но это не испугало индейцев, и они спокойно, с достоинством, медленным шагом прошли мимо нас. Мы последовали за ними. Инчу-Чуна увидел вбитые в землю вешки, остановился и, обернувшись ко мне, спросил:
— Что это значит? Бледнолицые хотят измерить эти края?
— Да.
— Зачем им это?
—
Выражение спокойной задумчивости исчезло с лица старого индейца. В нем загорелся гнев.
— Ты пришел с этими людьми? — спросил он.
— Да.
— Ты измерял вместе с ними?
— Да.
— И тебе платят за это?
— Да.
Смерив меня презрительным взглядом, он с упреком обратился к Клеки-Петре:
— Ты говоришь нам красивые слова, но они лживы. Вот мы увидели бледнолицего с отважным сердцем, искреннего и честного, а спросив, что он здесь делает, выяснили: за деньги ворует нашу землю. Бледнолицые могут выглядеть хорошими или плохими, но внутри они все одинаковы.
Должен признаться, что в тот момент я ничего не сумел сказать в свое оправдание. В душе я испытывал стыд, так как вождь был прав.
Во время схватки с медведем геодезисты со старшим инженером укрылись в палатке и наблюдали оттуда в щелочку за происходящим. Завидев нас, они вышли и, с недоумением поглядывая на неизвестно откуда взявшихся индейцев, принялись расспрашивать, как удалось справиться с медведем. Рэттлер отрезал:
— Мы застрелили его, и на обед будут медвежьи лапы, а вечером окорок.
Трое гостей взглянули на меня — неужели промолчу? Я не вытерпел:
— Медведя не застрелили, это я заколол его ножом. Вот эти люди признали мою правоту, но пускай Хокенс, Стоун и Паркер, когда вернутся, рассудят нас. Пусть они скажут свое слово, а пока я никому не позволю прикоснуться к медведю.
— Какого дьявола! Буду я еще прислушиваться к их мнению! — взорвался Рэттлер. — Пойду со своими людьми и освежую медведя, а кто нам захочет помешать, получит дюжину пуль в живот!
— Не кипятитесь, мистер Рэттлер, не то лопнете! Я ваших пуль не испугаюсь, не то что вы медведя, и запомните: меня не загоните на дерево. Впрочем, я разрешаю вам отправиться на ту полянку, но лишь для того, чтобы предать земле вашего товарища. Нельзя же его так оставлять.
— Кто погиб? — испуганно спросил Бэнкрофт.
— Да Роллинс, — ответил Рэттлер. — А погиб из-за чужой глупости, мог бы и уцелеть.
— Как это? По чьей глупости?
— Он вместе с нами бросился на дерево и уже почти вскарабкался, но тут прибежал этот гринхорн и раздразнил медведя. Тот в ярости бросился на Роллинса и разорвал его на куски.
Это была уже такая наглая ложь, что я от возмущения в первый момент потерял дар речи. Опомнившись, спросил Рэттлера:
— Вы уверены в этом, сэр?
— Да! — И он вытащил револьвер, приготовившись к нападению.
— Вы настаиваете на том, что
— Да.
— А разве медведь не схватил его еще до меня?
— Ложь!
— Что ж, придется заставить вас сказать правду.
Выбив левой рукой у него револьвер, правой я нанес такой сильный удар в скулу, что Рэттлер отлетел на шесть шагов. Вскочив на ноги, он выхватил нож из-за пояса и кинулся на меня, рыча, как разъяренный зверь. Отразив удар, я со всей силы стукнул его кулаком по голове, и он без сознания рухнул у моих ног.
— Уфф, уфф! — удивился Инчу-Чуна, забыв на миг об обычной индейской невозмутимости, но в следующее мгновение его лицо снова приняло непроницаемое выражение.
— Олд Шеттерхэнд! — вырвалось у геодезиста Виллера. Я изготовился отбить нападение дружков Рэттлера, однако ни один из них не решился подойти ко мне, хотя злоба душила их.
Отваги у этих трусов хватило лишь на то, чтобы вполголоса посылать мне проклятия.
— Мистер Бэнкрофт, — потребовал я, — хоть раз призовите Рэттлера к порядку. Он все время ищет со мной ссоры. Добром это не кончится. Отошлите его, а если вы этого не сделаете, то уйду я.
— Ого, сэр, неужели это так серьезно?
— Да, серьезно! Вот его нож и револьвер, не отдавайте ему, пока не успокоится, иначе, смею вас заверить, я буду защищаться и просто пристрелю его. Можете называть меня гринхорном, но я закон прерии знаю: того, кто угрожает ножом или револьвером, позволено убить на месте.
Я говорил только о Рэттлере, хотя имел в виду и остальных «славных» вестменов. Разумеется, они все поняли, но промолчали.
Инчу-Чуна обратился к инженеру:
— Мое ухо слышало, что среди бледнолицых ты имеешь право приказывать. Так ли это?
— Да, — ответил Бэнкрофт.
— Я должен поговорить с тобой.
— О чем?
— Узнаешь. Но ты стоишь, а мужчины во время разговора должны сидеть.
— Ты хочешь быть нашим гостем?
— Это невозможно. Как я могу быть твоим гостем, если это ты находишься на моей земле, в моем лесу, в моей долине и в моей прерии? Пусть белые мужчины сядут. А что за бледнолицые идут сюда?
— Это наши люди.
— Пусть сядут с нами.
Сэм, Дик и Билл возвращались с прогулки. Будучи опытными вестменами, они очень удивились, увидев индейцев, и еще больше обеспокоились, узнав, кто те такие.
— Кто этот третий? — спросил меня Сэм.
— Это Клеки-Петра, Рэттлер называет его бакалавром.
— Клеки-Петра, бакалавр? Я слышал о нем, чтоб мне лопнуть. Таинственная личность. Белый, но уже давно живет среди апачей. Он вроде миссионера, хотя и не священник. Я рад его видеть. Прощупаем его немного! Хи-хи-хи!
— Если он позволит.
— Не укусит же он меня! Ба, да тут еще что-то произошло?
— Да, и очень серьезное.
— Говорите же!
— Мне пришлось сделать то, от чего вы меня вчера предостерегали.