Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
— Славно, сэр! Вот это работа, любо-дорого посмотреть! — нахваливал он меня. — Я видел такое лишь однажды в жизни — когда мне пришлось пожить среди канадских дровосеков. Мы с вами прекрасная пара. Как жаль, что нас укокошат, а то бы мы с вами отняли еще не одну шкурку и у бобров, и у краснокожих.
Голос маленького вестмена прозвучал неожиданно громко, и его слова услышал даже Билл Паркер, несмотря на вчерашнее ранение разивший индейцев прикладом.
— Сэм Хокенс, — отозвался он. — Если уж тебе так приспичило поглазеть на что-нибудь забавное, то вылезай из своей норы и смотри сюда! Старый
В двух шагах от меня, упираясь спиной в скалу, стоял Олд Файерхэнд. В одной руке он сжимал нож, в другой — томагавк, но казалось, что у него не две руки, а четыре — так ловко он расправлялся с бросавшимися на него противниками. Забрызганный с ног до головы своей и чужой кровью, он твердо стоял на широко расставленных, словно вросших в землю ногах, седые волосы длинными прядями свисали с его головы, богатырская фигура привлекала индейцев, как пламя свечи манит ночных мотыльков. Он получил больше ран, чем я, но ни одна из них не свалила его с ног.
Неожиданно из гущи схватки вынырнул Паранох и с криком бросился к Олд Файерхэнду:
— Наконец-то я добрался до тебя! Вспомни Рибанну и погибай!
Когда он пробегал мимо меня, я ухватил его за плечо и замахнулся томагавком. Он узнал меня, чудом успел уклониться от удара, и мое оружие со свистом разрезало воздух возле его уха.
— Ты тоже здесь? — взвыл он. — Тебя я возьму живым!
Он промчался мимо меня и выстрелил прежде, чем я успел занести руку для следующего удара. Олд Файерхэнд покачнулся и рухнул в толпу врагов, подминая их своей тяжестью под себя.
Мне показалось, что пуля попала в мою собственную грудь. Отшвырнув индейца, выросшего передо мной, я оторвался от спасительной скалы, ринулся за Паранохом и вдруг увидел, как темная гибкая фигура ловко проскользнула между сражающимися, чтобы внезапно предстать перед убийцей.
— Стой! Перед тобой вождь апачей Виннету. Он отомстит за смерть своего белого брата!
— Отправляйся в ад, собака пимо!
Я больше ничего не видел и не слышал. Забыв о собственной безопасности, я рвался к Параноху, когда вдруг вокруг моей шеи обвилась петля, на мою голову обрушился страшный удар, и я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, вокруг было темно и тихо. Жгучая боль в голове напоминала об ударе, перед глазами плыли черные круги, перемежавшиеся ужасающе ясными подробностями сражения. Ременные путы впились в тело. Индейцы связали меня с изощренной дикарской жестокостью, так что я не мог шевельнуть и пальцем.
Внезапно рядом послышалось тяжелое сопение.
— Есть тут кто-нибудь? — спросил я, с трудом шевеля языком.
— Не кто-нибудь, а я собственной персоной, чтоб мне лопнуть! Я всегда считал, что я лучше, чем кто-нибудь.
— Это вы, Сэм? Скажите, ради Бога, где мы?
— В сравнительно безопасном месте, сэр. Они бросили нас в пещеру, где мы хранили шкуры. Что меня утешает, так это то, что мы успели спрятать все наши меха и краснокожим не удастся поживиться.
— Что с остальными, Сэм?
— Ничего особенного, сэр. Их просто укокошили. Дика Стоуна, Билла Паркера, но ведь он был гринхорн, хотя и не хотел верить мне. Гарри Корнера и Билла Балчера тоже укокошили, всех укокошили.
— Вы уверены, что Гарри жив? — обрадовался я.
— Неужели вы думаете, что старый охотник за скальпами не помнит того, что видел собственными глазами? Он с апачем со всеми удобствами устроился в соседнем каменном мешке. Я хотел тоже попасть в их компанию, но нынешние хозяева не пожелали меня выслушать.
— А что с Виннету?
— Тоже ничего особенного. Ему продырявили шкуру. Если он выберется отсюда, будет выглядеть как старая куртка Сэма Хокенса — заплата на заплате.
— Легко сказать — выбраться отсюда… Но как случилось, что его взяли живым?
— Точно так же, как нас с вами. Он защищался как черт, чтоб мне лопнуть. По всему было видно, что он предпочитает умереть в бою, а не жариться на медленном огне у столба пыток. Да только ничего у него не вышло: заарканили, сбили с ног, едва не разорвали на клочки. Насколько я понял, вы не собираетесь уходить отсюда? А старый енот Сэм Хокенс только об этом и мечтает.
— Что пользы мечтать? Боюсь, что выбраться отсюда невозможно.
— Невозможно? Я словно снова слышу голос Билла Паркера! Краснокожие — исключительно честные люди. Они отняли у старого Сэма все: пистолет, трубку, хи-хи-хи! То-то они обрадуются, когда понюхают ее, — благоухает она не хуже скунса. Лидди тоже пропала, и шляпа, и парик. Как бы они не передрались из-за моего скальпа, а он, как вы знаете, обошелся мне в три больших связки бобровых шкурок. Но вот нож они Сэму Хокенсу оставили. Он у меня в рукаве. Как только старый енот понял, что отдых в расщелине кончается и что охотники вот-вот доберутся до него, он припрятал ножик.
— У вас есть нож? Но вы не сможете его достать.
— И я так думаю. Вам придется изловчиться и помочь единственному сыну моей матери.
— Одну минуточку, посмотрим, что тут можно сделать.
Я хотел было подкатиться к нему, но полог, заменявший дверь, распахнулся, и в пещеру вошел Паранох в сопровождении нескольких свирепого вида индейцев. В руке он держал горящий факел. Я не стал притворяться, изображая человека, лежащего без чувств, но и не посмотрел на Параноха.
— Наконец-то и ты попался! — голосом, не предвещающим ничего хорошего, произнес он. — Никаких платежей в рассрочку, сполна и собственной шкурой. Ты узнаешь это? — И он поднес к моему лицу скальп, до сих пор висевший у пояса Виннету.
Итак, Тим Финетти знал, что именно я нанес ему роковой удар ножом, из-за которого ему пришлось расстаться со скальпом. Я не сомневался, что Виннету не мог ему сообщить об этом, и на все вопросы отвечал гордым молчанием. Значит, он запомнил меня еще во время той схватки при луне вблизи железной дороги.
— Вы все узнаете, что чувствует человек, когда у него с головы снимают кожу, придется только подождать до рассвета.
— Ну уж от меня особенного удовольствия вам нс видать, — не удержался Сэм Хокенс. — Хотелось бы только узнать, что вы сделаете с моей головой? Снять с нее скальп вам уже не удастся, он и так в ваших руках. Как вам понравилась работа великого мастера? Я выложил за нее три связки бобровых шкур!