Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
Пылающее, как огромная капля раскаленного металла, солнце подкатилось уже почти к самому горизонту, когда они стали седлать лошадей. Безлошадным Ансиано и Ауке предстояло ехать на лошади у кого-нибудь из всадников за спиной. Племянник банкира Салидо обратился к своему ровеснику инке, стараясь придерживаться манер испанских идальго, вернее, вынесенного из старинных испанских романов собственного представления об этих манерах:
— Сеньор, позвольте мне предложить вашей милости
На лице Ауки появилась едва заметная улыбка.
— Мне не хотелось бы, сеньор, как-либо затруднять вас, но я тем не менее принимаю ваше предложение, — ответил он. — Надеюсь, у меня уже в скором времени появится возможность ответить вам какой-нибудь равнозначной любезностью. Меня зовут Аука. А вас?
— Мое имя звучит по-испански как Антонио, а по-немецки Антон, называют меня и так, и эдак, поскольку я наполовину немец. Вы оказываете мне честь уже тем, что соглашаетесь ехать вместе со мной.
И Аука сел на его лошадь сзади. Ансиано устроился за спиной у другого всадника. Солнце уже почти совсем скрылось за горизонтом Наступили сумерки, которые в этих широтах длятся очень недолго.
Старый Ансиано и его, так сказать, впередсмотрящий ехали рядом с Отцом-Ягуаром. Антон Энгельгардт и Аука рядом с Херонимо. Молчали Они держались опушки леса, но только как ориентира, скрывать следы копыт своих лошадей у них не было необходимости влажная от вечерней росы густая трава скрадывала полностью и отпечатки копыт, и шум от передвижения всадников. Но наступил момент, когда Ансиано насторожился, сделав остальным знак рукой придержать лошадей, и обратился к Ауке на испанском:
— Сын мой, мне кажется, та прогалина в лесу, из которой мы заметили абипонов, где-то уже совсем рядом. А как ты думаешь?
— Мне тоже так кажется, отец мой, — ответил юноша. — Даже в темноте я узнаю то высокое дерево, которое специально запомнил как ориентир, когда мы выезжали отсюда. Вход в прогалину уже недалеко и значит нам нужно сойти с лошадей. Стук их копыт может выдать нас, а мы ведь еще не знаем, пришла ли сюда уже вторая группа абипонов, пленившая двух немцев, или нет.
Никто, в том числе и сам Отец-Ягуар, и не подумал возражать старику все уже поняли, что этот, видно, все на свете повидавший человек зря ничего не скажет. Лошадей привязали к стволам деревьев и кустам. Молодой инка лег на землю, прижался к ней ухом замер и через несколько минут прошептал:
— Тихо, сеньоры, я, кажется, что-то слышу — Он опять прислушался и добавил: — Сюда едут какие-то всадники. Надо сделать так, чтобы наши лошади не заржали.
И опять все ему подчинились — зажали ноздри своим лошадям. Инка не ошибся. Вскоре можно было, уже не прижимая ухо к земле, расслышать не только стук лошадиных копыт, хотя и приглушенный травой, но и голоса двух тихо переговаривающихся между собой людей. Говорили по-испански.
— А мы не заблудимся в такой темени? — спросил один из них. —
— Антонио Перильо! — шепнул Отец-Ягуар Херонимо. — Я узнал его голос.
— Не к чему так беспокоиться, сеньор! — ответил эспаде его спутник. — Эти места я знаю как свои пять пальцев, найду по следу копыта любую лошадь. Мы не заблудимся. Здесь растет высокое дерево с развесистой кроной, за которым начинается лес. Сейчас мы его увидим.
И через некоторое время донеслась новая фраза:
— Вот оно, это дерево. От него надо, как по линейке, пройти несколько шагов вправо, там и будет прогалина.
И они снова растворились в ночи…
— Спасибо фортуне, позаботилась о нас, — сказал Херонимо, — мы ведь чуть было у того самого дерева не встали. А что теперь будем делать?
— Ждать! — твердо сказал Отец-Ягуар. — Пока все они не соберутся, нам лучше всего не шевелиться. Кстати, Херонимо, а тебе не показался знакомым голос второго всадника?
— У меня такое чувство, что я где-то однажды уже слышал этот голос, но я затрудняюсь сказать точно, где именно и кому он принадлежит.
— Ну так я тебе это скажу. Того, кто отвечал Антонио Перильо, зовут Эль Брасо Вальенте, или Бесстрашная Рука, это вождь абипонов.
— Карамба! Точно, это его голос! И он взял в плен тех немцев! Нет, этот ни за что не отпустит их по-хорошему.
— Вот тут ты как раз и ошибаешься, Херонимо, он способен на великодушные поступки. Когда-то мы с Бесстрашной Рукой были даже дружны, но те времена, увы, миновали безвозвратно, боюсь, что сейчас его действительно не уговоришь отпустить пленников добровольно.
— Я и говорю: надо заставить его сделать это.
— Силой его невозможно заставить что-либо сделать, он ведь не из тех простаков, кого без особых усилий можно вынудить плясать под твою дудку. И, вообще, я не считаю нужным непременно проливать кровь, когда можно достичь своей цели без особых усилий с помощью одной только хитрости.
— А! Догадываюсь, о чем ты: решил снова применить один из своих знаменитых фокусов?
— Да. Поможешь мне?
— Спрашиваешь!
— Итак, мы должны исходить из особенностей местности и их стоянки…
— Я, может быть, забегаю вперед, но скажи: а что мы будем делать, когда освободим их?
— Спокойно поскачем дальше.
— Да? А как же восстание, которое они готовят?
— А что восстание? Нас это не касается.
— Как это так? Нас не касается то, что затрагивает интересы нашего президента? Неужели ты сможешь спокойно смотреть на то, как его свергнут, а может быть, даже и убьют?
— До этого дело не дойдет. Хотя я и не знаю, кто стоит во главе мятежников, но думаю, что вряд ли какой-то не в меру вспыльчивый малый только на этом основании сможет тягаться с генералом Митре. Несерьезно все это, поверь мне.