Весь мир на блюдечке сметаны
Шрифт:
— Ну ты силен, ведун, — уважительно покачал головой богатырь. — Сколько с вашим братом общаюсь, ты первый, кто в меня Буркой обратно кинул. Знаешь, я начинаю думать, что подвиг наш все-таки завершится успехом.
— А вот я боюсь, что убью тебя раньше, — мрачно ответил я, ощупывая поврежденные ребра. После героического броска лошадью накатила жуткая слабость, даже подняться с земли сил не было. Но я все-таки сумел. Сначала оперся о колено, потом рывком выпрямился во весь рост.
Меня шатало, голова кружилась. Увидев это дело, дядька Хреногор понятливо кивнул и принялся раскладывать
— Ты уж извини, ведун, — сказал он виновато. — Не доверяю я вашему брату. Да и сестре тоже, охмуришь какую, а потом окажется, что ей за пятьсот давно… Бабку-то твою я давно знаю, своя в доску старуха была, а вот насчет тебя уверен не был. Теперь вижу — характер есть, и человек ты честный.
— Это как же ты выяснил? — недовольно спросил я.
— Ответил сразу, обиду таить не стал.
Хм, а богатырь-то совсем не так прост, как казалось. Вот ведь взял да проверку устроил. Прав он, желания горло резать у меня точно нет. Вот в ухо ему заехать я бы не отказался, только он ведь ответит, а я на ногах и так не стою.
Тьфу, о чем вообще моя голова думает? Ведуны кулаками не машут, если замыслю отомстить, по другому надо, комаров, к примеру, приманить, а лучше клещей да под кольчугу. И посмотреть, как он почесаться сумеет.
— Без обид? — спросил богатырь и протянул руку.
— Без обид, — подтвердил я, не без сожалений обрывая картины страшной мести. В конце концов, когда два человека дают друг другу по морде лошадью, хуже всего приходится как раз животине. А раз уж она не возмущается, так нам тем более не след.
Лошадь от пережитого ужаса на ногах не стояла, пришлось богатырю положить ее на плечи и так с ней идти.
Такими мы к деревне и вышли — я, спотыкающийся на каждом шаге, и плывущая по воздуху лошадь. Богатыря, ясное дело, местные жители не заметили.
А потому встретили нас с лошадью дрекольем, как и положено приветствовать заезжих колдодеев.
Многие, особенно среди витязей, силу деревенского оружия недооценивают. Мол, полено, оно полено и есть, да еще в мужицких руках, — ну скажите, дядьки мои, какую опасность оно представлять может? Однако ж в умелых и сильных руках обычный кол дорогого стоит. Что с того, что дядька воин весь из себя в железе? Дерево кольчугу, ясно, не пропорет, но руку — ногу перебить — как орех разгрызть. А уж всадника спешить, вообще дело плевое.
— Хреногор, — сказал я негромко, — кажется, у нас проблемы.
— Еще какие, — подтвердил здоровенный мужик, поигрывая топором. — Сталбыть, конягу твою Хреногором зовут? Ну и имечко ты выбрал, колдодей!
Точно, проблемы. Если деревенские кого колдодеем величают — не иначе к костру. Или к воде, если дело летом. Деревенские, надо отдать им должное, парни вполне практичные.
Однако сейчас их ожидал сюрприз, и не малый.
— Хреногором зовут меня. — Богатырь поставил настрадавшуюся коняшку на землю и выпрямился во весь свой невеликий рост. — Что-то против имеешь?
Дядька с топором оторопел, вся толпа дружно сдала назад на пару шагов. Я с облегчением подумал, что вроде обошлось. И конечно же ошибся.
Мужик с топором, но, по-видимому, без мозгов, начал ржать. Громко, со вкусом
— Дядька Хреногор, только без смертоубийства, — только успел сказать я, убираясь с дороги. И началось…
Я упоминал, что меня сызмальства богатыри, порой даже знаменитые, всяким ухваткам обучали? Так вот, именно в тот миг, когда Хреногор начал драку, понял я, что ничего о богатырях не знаю, хоть и повидал разных-всяких. Потому как не видел, как они дерутся.
А посмотреть было на что. Булаву Хреногор сразу отбросил, уважил мою просьбу. Зато вытащил из ближайшей избы бревно (это было первое разрушенное жилище, но праздник еще только начинался) и пошел крушить. Далее — как в сказках: махнет направо — улица, махнет налево — переулочек… Архитектор хренов! Правда, меру знал, люди у него выше облака стоячего не летали. Говоря откровенно, даже за верхушки деревьев немногие.
Кто поумнее да посообразительнее, сразу бухнулись на землю. А вот те, кто подраться не прочь был — получили по полной, наелись от пуза и еще с собой захватили. По сказкам я себе это все по-другому представлял. Поверженные, как я полагал, должны быть аккуратно уложены в штабеля, а не развешены беспорядочно по деревьям. Избы вообще можно было не трогать, а им как раз досталось сильнее всего — попасть легче, а увернуться только одна попыталась, наверное, Баба-яга в ней жила.
В общем, полдеревни Хреногор снес особо не напрягаясь и остановился. Те, кто летать не учился, тишком отползали за обочину дороги, в канаву. Прочие висели на ветках и признаков голоса не подавали. Богатырь вроде стал успокаиваться. Я уж было понадеялся, что на сегодня все. И опять промахнулся — ну что за день такой!
Из-за угла чудом уцелевшей перекошенной избы вышел дюжий заросший мужик в старой, изрядно обносившейся рубахе и вовсе уж рваных на коленях штанах. Посмотрел на Хреногора недобро, ухмыльнулся тоже… нехорошо.
— Мы тут, — объявил торжественно, — чужаков не любим.
Подхватил с земли бревно, покрутил его, как посох легкий, и шагнул вперед.
Вот же везенье наше! Сколько деревень на свете, нет, надо было непременно на такую наткнуться, где богатырь честно отсиживал свои законные тридцать и три солнца на закопченной печи. А уж за столько солнц силы можно преизрядно накопить!
— Как звать тебя, богатырь? — спросил Хреногор, перехватывая бревно поудобнее.
— Зови меня Смерть, — гордо ответил местный дядька богатырь, явно сочинивший ответ заранее. За тридцать три солнца еще и не то придумать можно.
— Совсем дурак, — пожурил Хреногор. — Кто ж смерть по своей воле зовет?
Местный на «дурака» обиделся, а достойный ответ придумать не сумел. И не удивительно, за тридцать и три солнца сидения на печи привыкаешь к этакой неторопливости мышления. Зато си-и-илы! За таким глаз да глаз нужен, а ну как, не дай Превеликий, найдет точку опоры, что ж выйдет-то?