Весь мир на дембель
Шрифт:
– Прудбой – это же Волгоградская область? – удивленно переспросил кто-то из офицеров. – Туда же тысяча вёрст наверное выйдет? Чем наш полигон им не угодил?
– Больше тысячи километров, – хмуро уточнил начштаба. – Плюс сдача огневых нормативов по всем подразделениям.
– Как это? На незнакомом полигоне? Да ещё все? – полковник, отвечающий за боевую подготовку, побелел от шока. – У нас лучшие танковые экипажи по два выстрела за год сделали. Про остальных вообще молчу.
– Отставить разговорчики. Вам здесь или где? Чего разнылись. Поставлена задача – надо выполнять. Через три часа наблюдатели прибудут. До этого момента, кровь из носу, аккумуляторы установить, бензовозы под заправку, инженерная служба выдвигается
– Треть бронетранспортеров не заведём, даже если с толкача дёргать, и до Прудбоя она не дотянет.
– Шестьдесят процентов техники должно выйти из парка. Это приказ.
Зампотех кивнул, но взгляд его выражал полную обреченность.
Москва, Колымажный переулок здание Генерального штаба ВС СССР
Вторая декада сентября 1989 года
– Подводя итоги внеплановой проверки боевой готовности Вооруженных Сил, Военно-морского фота и авиации, вынужден констатировать, – адмирал обвёл тяжелым мрачным взглядом притихшее собрание, и продолжил. – Армия катастрофически не боеспособна. В ходе переброски техники и личного состава график не выдерживался в 90 % случаев. Отдельные части и подразделения не смогли выйти в заданные районы даже с недельным опозданием. Потери боевой техники в результате поломок на марше превысили допустимые нормы в три-пять раз. Железная дорога на отдельных направлениях провалила перевозку военных грузов и личного состава практически полностью. Военно-транспортная авиация, с большой натяжкой, показала удовлетворительные результаты – хоть это радует.
Гробовая тишина воцарилась в зале. Подавляющее большинство присутствующих уже знали о результатах прошедших учений и не ожидали от выступления нового министра обороны ничего хорошего. Хуже всего чувствовали себя представители сухопутного братства – авиаторы и мореманы хоть и провалились, но не с таким оглушительным треском и позором.
Сделав паузу, адмирал Чернавин продолжил чтение приговора.
– Девяносто процентов танковых экипажей не смогли выполнить нормативы по стрельбе даже на удовлетворительно. Практика проведения стрельб на одних и тех же знакомых и изученных полигонах должна быть ликвидирована. Перенимая опыт стран НАТО, на будущее, уже ГАБТУ принято решение увеличить нормы расходов боеприпасов для учебных стрельб в пять раз. Это черти-что, когда в дивизии лишь два-три экипажа способны попадать в цель с третьей попытки, остальные вообще не имеют полноценного опыта боевой стрельбы. Мы хотим повторения сорок первого года? Вопрос риторический.
Потрясённый зал молчал.
– В свете катастрофических результатов прошедшей проверки, принято решение о начале реформы Вооруженных сил СССР. Ситуация, когда мы имеем огромную армию, которая не боеспособна на девяносто процентов, а остальное – условно боеспособно – такая ситуация абсолютно недопустима…
Через три часа «разгром» сухопутных войск был завершён. Адмирал флота Чернавин вернулся в свой министерский кабинет и устало откинулся на спинку кресла.
– Эх, Саня. Снова ты прав оказался. Это не армия – одно название осталось. Не вовремя ты пропал. Теперь и посоветоваться не с кем. Очень не вовремя.
Конец интерлюдии
За двое суток после побега удалось пройти всего километров шестьдесят, а если считать расстояние от места заточения, то ещё меньше, поскольку путь мой получился на редкость извилистый и не рациональный. Пару раз пришлось переправляться через реку. Нет, героически окунаться в ледяную воду я не стал, оба раза перебрался по автомобильным мостам,
К первому селу я вышел под утро, и разочаровано наблюдал, что трудолюбивые колхозники уже давно проснулись, и шансов позаимствовать у них что-нибудь полезное нет никаких. Пришлось убираться не солоно хлебавши и ждать темноты.
Днём передвигаться по лесу оказалось несравнимо легче и удобнее, тем более, я наконец сделал себе справную обувку. Мокасины с подошвой из линолеума, шитые электрическим проводом при помощи ножа и очумелых ручек, могли бы стать писком моды и произвести фурор на ближайшем фэшион-фестивале, но к сожалению в СССР их не проводят. А может – к счастью? Ибо контингент на подобных мероприятиях – категорически не советский по убеждениям и ориентации.
В полдень устал и решил отдохнуть в стоге сена. По рассказам бывалых путешественников и безответственных авторов – это удобно и безопасно. Их бы на пару часов сюда засунуть – теоретиков и советчиков. Или я не правильный стог выбрал, или сорт сена не тот оказался, но поспать не удалось в принципе. Весь искололся, затем исчесался, и наконец, исчихался (такое слово вообще есть?) после чего не выдержал, позорно бежал из норы в стогу сена. Затем два часа матерился, вытряхивая мусор из-за шиворота и вспоминал добрым словом людей, рекомендующих отдых на природе.
Второе село, посланное судьбой мне на разграбление, тоже счастливо избегло сией печальной участи. Дождавшись ночи, я пошёл на дело, в надежде поживиться жратвой или одеждой.
Фигушки! Не успел добраться до околицы, как все собаки деревни дружно проснулись и заголосили, так что даже мертвых на соседнем погосте разбудили наверное. Ни о каком хабаре в такой ситуации речь уже не шла, пришлось быстро уносить ноги.
Для полного счастья, к концу вторых суток я забрёл в болото. Конец двадцатого века, окрестности столицы Великой империи, и вдруг – банальное болото. Промок, измазался в грязи и тине, едва не застрял, и вдобавок потерял несколько часов драгоценного времени. Ещё несколько раз пытался найти путь в этом направлении, но безуспешно. Позже выяснилось, что за болотами начинается цепь озёр и водохранилищ, так что на юг путь мне оказался заказан, пришлось повернуть на запад.
Лишь на третьи сутки мне наконец повезло, вышел к хутору, точнее, сначала к пасеке. К тому моменту еда давно уже закончилась, да и силы начали таять стремительно, плюс холод и промокшая сырая одежда – дальше скитаться по лесам стало опасно. Организм, хоть и молодой и крепкий, но в такой ситуации подхватить простуду – смерти подобно.
Не особо разбираюсь в пчёлах, но точно знаю, что они чутко реагируют на сильные запахи. Какой от меня исходит аромат после трёх суток проведённых в лесах и болотах – не трудно догадаться. Поэтому лезть в улей за мёдом, не имея окуривателя – чистое самоубийство. Тем более, вскоре появился хозяин пасеки – старый седой дедуля. В таком же старом, как он сам, ватнике, чёрных штанах и резиновых сапогах.
– Выходи, чего прячешься? – неожиданно повернулся в мою сторону пасечник. – Знаю, ты здесь. Пчёлы роятся – чужака чувствуют.
Делать нечего – пришлось вылезти из кустов.
– Откуда ты такой, страннОй, мил человек? – хитро прищурившись, поинтересовался старичок. – В ночной пижаме по лесу ходишь, людей пугаешь.
– Дык, это. С больницы сбежал.
– С больницы – это хорошо. Не из тюрьмы, однако. Случаем, не с психической-то, больнички?
– Нет, отец. С военного госпиталя. Дезертир я, получается.