Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— А она плавится при очень низкой температуре. Ее можно дома в печке расплавить. Почти как воск. Так что ее разливали в такие большие, знаете, вроде формочек для льда, ждали, когда застынет, сгружали у воды, потом грузили на корабли, ну и отправляли… черт его знает куда. Туда, где нужна сера.
— И почему это прекратилось? Истощилось месторождение?
— Просто в наше время дешевле добывать серу из сырой нефти.
— Значит, теперь ее вырабатывают как побочный продукт на всех этих нефтеочистителях?
— Раньше так было, — подтвердил Жюль. — А потом в игру вступила Альберта и здесь вообще все прикрыли.
— Потому что в нефти из Альберты больше серы?
— Полным-полно! — ответил Жюль. — Ну, так говорят. Сам я не видел. В Альберте, сами понимаете, ныряльщику
Виллем кивнул.
— Значит, теперь Порт-Сульфуру необходимо заняться диверсификацией своей экономики.
— А вы на «Шелл» работаете? — спросил Жюль. И, чувствуя необходимость объяснить свое любопытство, пояснил: — Ребята сказали, вы из Голландии.
— Из Нидерландов, — поправил его Виллем. — Да, можно сказать, что с «Ройял Датч Шелл» у меня профессиональные связи.
— Эйчар? Или связи с общественностью? — уточнил Жюль.
Виллем понимал, что его смущает. Жюль пытается понять, что за человек его попутчик. Не обязательно из любопытства: просто им предстоит полдня провести вместе в кабине, и он, естественно, ищет общие темы для разговора. Единственная известная Жюлю причина, по которой в этой части света может оказаться нидерландец, — работа на «Шелл». Однако Виллем не знает самых основных фактов о сере — например, о том, что ее добывают в виде побочного продукта из сырой нефти. Должно быть, предположил Жюль, в «Шелл» он занимает должность, очень далекую от «земли».
— На самом деле я не работаю на «Шелл», — объяснил Виллем. — Определенная связь есть, но косвенная. Скажем так: я занимаюсь логистикой. Группа путешественников, за которую я отвечаю, из-за урагана застряла в Уэйко. И ваши друзья любезно согласились нам помочь.
— А, так вы туристы! Ну, тогда скучать вам не придется!
— Что вы имеете в виду?
— Хьюстон — чертовски интересный город!
— Это верно. В Хьюстоне не соскучишься.
Амритсар
Начинал он с кески — простого домашнего тюрбана, какие носят дети или спортсмены на соревнованиях. В Америке такой сошел бы за бандану.
Теперь, следуя инструкциям на «Ютубе», Лакс начал наматывать поверх кески настоящий тюрбан. Нечто не совсем позорное получилось с третьей попытки. В таком виде он вышел из отеля, чтобы отобедать в большой и удобно расположенной гурдваре.
Само это слово означает «дверь к гуру», а при слове «гуру» многие немедленно воображают седобородого старичка, что сидит, скрестив ноги, и сыплет мудрыми изречениями. Но от таких учителей сикхи отказались много столетий назад, а все, что услышали от них, записали в книгу. Эта книга и стала их гуру. Так что точный перевод названия — «дверь к корпусу письменных материалов, заменяющему духовного лидера-человека»; но, поскольку это сложно выговорить, на английский «гурдвара» чаще всего переводят как «храм». Однако слово «храм» вызывает у людей с Запада совершенно неверные ассоциации: они начинают представлять себе что-то вроде индуистского храма или католического собора. Ничего подобного. У сикхов нет священников, они не поклоняются идолам. Большинство гурдвар, довольно изящных снаружи, внутри суровостью и скудостью обстановки куда больше напоминают методистскую церковь. Обедать в лангаре — значит сесть на пол в длинном ряду других ожидающих обеда, дождаться, пока над вами прочтут положенные молитвы, а затем съесть что-то вегетарианское, простое, но сытное и богатое углеводами. Тут стоит уточнить: сикхи — не вегетарианцы. Они просто хотят, чтобы и индуисты, и мусульмане пользовались их щедростью, не беспокоясь о том, что за мясо тут едят и как были убиты эти животные. Остро ощущая на себе чужие любопытные взгляды, Лакс сидел, скрестив ноги, смотрел в тарелку, ни на кого не обращал внимания и ни слова не говорил по-английски.
А на следующий день пришел снова.
Весь процесс, занявший не более недели, напомнил ему, как, ночуя в Скалистых горах, он пытался в холодный день разжечь костер, сложенный из сырого дерева: огонь гаснет, гаснет, снова гаснет — а потом вдруг схватывается, костер разгорается, и ты уже не понимаешь,
Заработав таким образом толику социального капитала, Лакс начал расспросы — и выяснил, где находится ближайшая акхара [537] . Без подробных указаний он ни за что бы ее не нашел. Она находилась в конце лабиринта древних улочек, и более новые, более высокие здания сгрудились вокруг нее, словно пряча от чужих глаз.
Он слышал, что многие сооружения сохранились здесь с незапамятных времен; но эта акхара казалась просто доисторической. Нет, в дальних ее углах встречались новейшие изобретения — скамьи для жима, штанги и гантели. Но в центре — как и в глубокой древности — находилась площадка разрыхленного грунта, защищенная от дождя крышей на сваях. Тысячи лет в этом краю борцы тренировались на голой земле, как западные борцы — на пенопластовых матах, а японцы — на татами. Разумеется, земля требовала специальной подготовки. Упираясь пятками, падая мускулистыми телами, спортсмены утаптывали ее, так что каждый день грунт приходилось рыхлить заново.
537
Индийское слово «акхара» многозначно: это может быть религиозная секта, воинский отряд, школа боевых искусств или, как здесь, место для тренировок.
Лакс сразу понял, что приходить сюда надо до зари. В первый день поставил будильник на пять утра, зашнуровал кроссовки, прибежал в акхару — и обнаружил, что опоздал. На следующий день завел будильник на четыре — и снова слишком поздно. Правильным временем оказались три часа утра. Он пришел в акхару, когда там слонялось несколько молодых ребят, но серьезных борцов еще не было. Взяв инструмент для рыхления — нечто среднее между мотыгой и стругом, — Лакс поднял его над головой и с размаху вонзил лезвие в землю между ног, с которых позаботился снять обувь. Дернул вверх, взрыхляя грунт, плотно утоптанный вчерашними посетителями. И еще раз. И еще. Вокруг него тем же занимались мальчишки, вдвое его моложе и вдвое легче. Впервые по приезде в Индию Лакс забыл о времени — и просто работал, не дожидаясь с нетерпением, когда работа закончится.
Чтобы разрыхлить весь грунт на площадке, потребовался час тяжелого труда. Теперь земля была мягкой, но неровной. Следующий шаг — разровнять ее и утрамбовать, но не слишком сильно, при помощи бревен с отягощением. Бревна, призванные исполнить эту задачу, словно выбросило на берег после крушения Ноева ковчега. «Отягощением» служили мальчишки помоложе: они залезали втроем-вчетвером на одно бревно, хватались друг за друга и хихикали — а Лакс, в роли тяглового животного, таскал бревно туда-сюда по полу акхары, пока земля не стала ровной и достаточно плотной, чтобы не скользить и не проминаться под босыми ногами борцов, но и достаточно мягкой, чтобы приглушать броски и падения.
К этому времени уже запылал рассвет, становилось жарко. В дверях появились несколько старших членов акхары: зашли размяться перед работой. На Лакса они смотрели с удивлением. Некоторые были дружелюбны и лаконично благодарили его за труд. Другие держались отчужденно. Один или двое, пожалуй, даже враждебно. Но к этому он был готов. Они видят в нем возможного соперника. Обычное дело для любого спортзала. Лучшее, что тут можно сделать, — держаться смиренно и не выпендриваться.
В этот день Лакс не разминался. Все равно слишком устал. От работы «мотыгой» у него болели все мышцы выше пояса, от таскания бревна дрожали колени. На подгибающихся ногах он вернулся к себе в гостиницу, пока не стало слишком жарко — стояла весна, сезон дождей был еще впереди, и после полудня жара поднималась выше 45 градусов по Цельсию. Он принял ванну и снова лег спать.