Весь Пол Андерсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
По мере того, как он продолжал свои рассказ, лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. Желая его немного успокоить, я заметил:
— Но, наверное, осужденному делается прививка какой-нибудь вакцины от всех древних болезней? Поступить иначе — значит, обречь его на верную смерть.
— Да, вакцина! — Майкл внезапно хрипло расхохотался.
— Она до сих пор действует в крови одного из изгоев! Представь — его забросили ночью в безлюдное место, машина времени тут же исчезла, и он остался, один. Совершенно один, отрезанный, от своего времени, от своей прошлой жизни! Все, чао он знает — это то, что ему выбрали эпоху… ну, в общем, с характеристиками, которые полностью соответствуют
Черты лица Майкла вновь затвердели, в комнате воцарилась гробовая тишина. Казалось, что все звуки застыли в воздухе Было лишь слышно, как тикают часы на каминной полке. Машинально взглянув на них, я отметил, что ночь подходит к концу и скоро рассветет.
— Какое же преступление ты совершил? — спросил я. — А какое это имеет значение? — безучастно ответил он.
Мой вопрос, казалось, его нисколько не шокировал. — Я же тебе уже говорил, что то, что считается преступлением в одну эпоху, легко сходит за героизм в другую. Если бы у меня получилось то, что я задумал, то все последующие поколения превозносили бы мою память, мое имя стало бы легендой! Но у меня ничего не вышла.
— И все-таки, ты, наверное, причинил боль многим людям. Наверное, все человечество будущего ненавидело тебя.
— Наверное, — согласился он и через минуту продолжил: — Но все, о чем я тебе рассказал — лишь моя фантазия, не более того. И рассказал я все это лишь для того, чтобы убить время. Запомни это.
— Я это знаю. А сейчас я просто подыгрываю тебе, — улыбнувшись ответил я.
Напряжение в комнате немного спало. Майкл расслабился и, вытянув свои длинные ноги по ковру, начал поуютнее устраиваться в кресле. Потом он внезапно спросил:
— А как тебе удалось установить, что я якобы совершил очень страшное преступление?
— Твое прошлое. Уже здесь, в нашем времени. Когда и где тебя высадили?
— В августе 1939 года недалеко от Варшавы, — произнес он таким замогильным голосом, какого я не слышал ни разу в своей жизни ни от кого.
— Не думаю, что тебе очень хочется рассказывать о военных годах.
— Ты прав.
Тем не менее, собрав всю свою решимость, он начал свой рассказ именно с этого периода:
— Они просчитались. Неразбериха, которая возникла при немецком наступлении, позволила мне сбежать из полицейского участка. Правда, прямиком оттуда я попал в концлагерь. Постепенно я начал разбираться в сложившейся ситуации. Конечно, я ничего не мог предусмотреть, опираясь на исторические сведения, — это по плечу лишь нашим историкам или тем, кто всерьез интересуется подобными вещами. Я вступил добровольцем в немецкую армию, но вскоре понял, что войну они проиграют. Тогда я перешел линию фронта и, попав к американцам, выложил им все, что мог разузнать за время службы у немцев. Так я стал работать на американскую разведку. Рискованно, конечно, есть немало шансов на такой службе схлопотать пулю. Но, как видишь, — все обошлось. Меня пронесло. Я закончил войну, имея много друзей, которые потом помогли мне перебраться сюда. Ну, а все остальное — лишь следствие моего прошлого.
Моя сигара погасла. Я зажег ее снова. Сигары у Майкла были отменные. Их ему поставляли из Амстердама.
— Как зерно на чужой почве, — сказал я.
— О чем ты?
— Ты же знаешь. Руфь в изгнании. К ней плохо относились на родине, но ностальгия ее мучить все равно не переставала.
— Я этой истории не знаю.
— Она есть в Библии.
— Ах, да! Мне, наверное, стоит перечитать Библию. — Его настроение круто изменилось, передо мной в кресле сидел подтянутый, уверенный в себе человек — тот Майкл, которого я привык видеть.
— Да, — сказал он, проглотив остаток виски, —
По своей ли воле люди во все времена перекочевывали с места на место? Мы исчисляем свой род от того поколения, которое сумело противостоять любой стихии, вынести все испытания и, прочно осев на одном месте, дать начало своему роду! — глубокая морщина пролегла между его бровей. — Я приспособился ко всему. Назад я уже не вернусь, даже если меня амнистируют и пригласят вернуться. Я ненавижу те методы, с помощью которых они правят страной.
Я допил виски и, ощущая на языке его божественный вкус, лениво поинтересовался:
— Значит тебе здесь нравится?
— Да, — твердо ответил он. — По крайней мере, пока. Я преодолел эмоциональный кризис. В этом мне помогла моя работа сейчас и стремление выжить — в прошлом. У меня было все эти годы слишком мало времени, чтобы жалеть себя. Сейчас мое дело, моя работа увлекают меня все больше и больше. Это увлекательная игра, в которой даже если что-то и не удается, человека все равно не наказывают высшей мерой! Я нашел здесь то, что безвозвратно утеряно людьми будущего. Я клянусь, что ты даже понятия не имеешь, насколько прекрасен и экзотичен город, в котором ты живешь! Только вдумайся — в то же самое время, когда мы здесь беседуем, всего в пяти милях отсюда, возле атомной лаборатории, на часах стоит солдат, а неподалеку от него в подъезде замерзает бродяга. А еще где-то идет оргия на вилле миллионера, где-то священник готовится к утренней молитве, недавно в город приехал арабский торговец, не спит шпион из России, прибывает корабль из Индии!.. — Он немного успокоился и, посмотрев на двери, ведущие в спальню, продолжил нежным, взволнованным голосом: — А моя жена? Мои дети? Нет, я не вернусь! Моя жизнь — здесь!
Я последний раз затянулся сигарой:
— Ты действительно неплохо приспособился к этой жизни!
Майкл, у которого от моих слов окончательно улетучились остатки плохого настроения, улыбнулся:
— Ты, я вижу, всерьез поверил во все эти россказни?
— Ты знаешь, — да! — ответил я и, затушив в пепельнице сигару, поднялся из кресла. — Уже поздно. Собирайся. Нам пора идти!
Вначале он ничего не понял. Но, когда до его сознания дошел смысл моих слов, он вскочил с кресла, словно разъяренный кот: — Мы?!
— Конечно, — сухо ответил я, доставая из кармана пистолет с парализующими капсулами. — Остановись. Против этой штуки ты бессилен. Мы просто проверяли тебя. Ну, а теперь — пошли!
— Нет, — чуть слышно промолвил он, кровь отхлынула от его лица. — Нет, нет, ты не сможешь этого сделать, это будет нечестно по отношению к Амалии, к детям…
— Это тоже входит в твое наказание.
Я высадил его в Дамаске за год до того, как войска Тамерлана разорили этот прекрасный город.